В Киев из Москвы для спасения генерала прилетела вторая партия врачей — академик Н.Д. Стражеско, хирурги кремлёвской больницы, профессора А.А. Бакулев и Н.Н. Теревинский, из Харькова приехал известный в СССР специалист по иммунизации профессор В.А. Коган-Ясный. Но, кроме смотра медицинских сил и полезного общения между приехавшими специалистами, ничего не вышло. Повернуть вспять время и спасти основательно заражённый, отнюдь не малярией, организм, было уже нельзя. А ведь месяц назад, сразу по приезду в Киев, риск потерять ногу, а тем более жизнь, у раненого командующего фронта был невелик, что констатировал прилетевший в первый раз из Москвы Бурденко. Поэтому Никите Сергеевичу не составило труда уговорить Ватутина лечиться у него дома. Об этом свидетельствуют и близкие, и воспоминания Ивана Владимировича Ковалева, бывшего в то время начальником Управления военных сообщений. Вот что он сказал в беседе историку Георгию Александровичу Куманеву: «Я навестил Ватутина в Киеве в конце марта или начале апреля. Он с супругой жил на квартире Хрущёва. Хорошая обслуга — врачи, сестры. Даже киномеханик тут, крутит в столовой фильм о войне»[565].
Хрущёв прикидывался «хорошим товарищем и верным другом», а чтобы отвести от себя подозрения, прикрывался авторитетом академика Бурденко. Именно после отъезда Бурденко в Москву Хрущёв уговорил Ватутина поехать на свою квартиру. Аргумент был неотразим — Бурденко же сказал, что «ничего страшного».
По мнению многих специалистов, спровоцировать гангрену могли гипс и мазь Вишневского, которую использовали в полном соответствии с медицинскими показаниями «человеколюбивого» сталинского времени, может быть, и для того, чтоб избавляться от тяжелораненых и инвалидов. Тем легче было после войны по указанию Сталина очищать от них города и посёлки послевоенного СССР, отправляя в «дома отдыха» на Валаам и в другие места без права на свидания, переписку, а часто и на жизнь. В советских госпиталях мазь Вишневского, согласно инструкции, накладывали на раны на всех периодах раневого процесса, в том числе и в первом, и во втором острых периодах. Поэтому часто ранения советских солдат заканчивались гангреной.
В то же самое время у американцев случаев гангрены практически не было. Секрет простой — американцы никогда не лечили раны согревающими дёгтевыми мазями. Они вообще никогда не пользовались никакими мазями — только хирургическая обработка, очистка, промывание раны антисептиком, широкое иссечение мёртвых тканей, антибиотики. Если бы всё, что произошло с Ватутиным, включая его домашнее лечение «профессором» Хрущёвым, делалось без санкции Сталина, то головы обязательно бы полетели, и первая была бы самого Никиты Сергеевича. Шутка ли — угробить без пяти минут маршала и, пожалуй, самого талантливого, в том числе и по мнению немцев, командующего фронтом! Во всяком случае, он был единственным из командующих, оказавшийся одновременно непревзойденным штабистом. Оставили Ватутина в Киеве по непосредственному разрешению Сталина, полученному в ответ на известную телеграмму Хрущёва.
Киев был, несомненно, удобней Москвы. Заговор в Москве оставил бы больше следов и свидетелей, что было совершенно некстати в ходе войны, когда у других генералов в подчинении были целые армии и фронты. Они, конечно, помнили судьбу военачальников в 1937–1938 гг. Если бы они почувствовали, что снова добрались до одного из них, это могло стать спичкой возле «вязанки хвороста». Тогда не смог бы Сталин в тосте, посвящённом Победе, благодарить русский народ за долготерпение к власти. Армейские генералы, в период, близкий к их триумфу, не боялись на войне «ни бога, ни чёрта», поэтому не должны были заподозрить неладное. Поэтому устранение командующего было разыграно как по нотам и в глубокой тайне. При этом, с точки зрения конспирации, грамотно было проведено и начало — ранение, и финал — лечение. Закончив «курс домашней терапии», который, несомненно, направлял кто-то из опытных «докторов», когда шансы на спасение стали минимальными, Хрущёв быстро избавляется от Ватутина и «с чувством выполненного долга» передаёт уже находящегося в тяжёлом состоянии Николая Фёдоровича в Центральный госпиталь. Но и там можно было «потянуть резину» с ампутацией. Решили ждать прилёта из Москвы Бурденко, чтобы прикрыться его авторитетом. А что тот мог сделать, если его, грубо говоря, «поставили» уже перед «разбитым корытом»?
Бурденко прилетал в Киев дважды — сразу после ранения Ватутина и после пребывания Николая Фёдоровича на квартире Хрущёва. В первый раз, осмотрев раненого Ватутина, что мог сказать такой опытный врач, как Бурденко: сквозное ранение — бывает и хуже. Необходим покой, хорошее питание и медицинская помощь в разумных пределах (разумеется, без мази Вишневского). А вот во второй раз он выразил полное недоумение по поводу случившегося. Как такое могло произойти? Зато все участники этого убийства, в том числе и Сталин, перед судом молвы и истории были прикрыты приездом главного хирурга армии, парадом других светил и подписью Ватутина с отказом от ампутации на раннем этапе. Очевидно, что и по этому вопросу главным советчиком был Хрущёв, а не Бурденко, после первой встречи улетевший в Москву, так как Сталин не поставил ему задачу быть в Киеве до полного выздоровления командующего. Хотя в тот решающий момент главный хирург армии вполне мог быть рядом с командующим, тем более что ключевые бои происходили далеко от Москвы, основные потоки раненых были на Украине и в Белоруссии.