Надо отдать должное и нашему политсоставу, проводившему большую разъяснительную работу с людьми. Политработники на примерах своих же рот и батальонов, отдельных бойцов и командиров, проявивших героизм и мужество в боях, воспитывали у личного состава подразделений стойкость, готовность к подвигу. Они внушали воинам, что стойким бойцам, организованным подразделениям и частям под силу не только остановить наступление гитлеровцев, но и повернуть их вспять. И это будет сделано здесь, на полях Подмосковья!
А пока… Пока наша рота, как и другие подразделения полка, зарывалась в землю, готовясь к новой встрече с врагом. За двое суток были отрыты первая траншея, основные позиции для пулеметов, подбрустверные ниши для укрытия людей и боеприпасов. Начали отрывать и ходы сообщения от этой траншеи в тыл. Взвод второго эшелона тоже закончил оборудование как своей позиции, так и моего наблюдательного пункта. Славно поработали и артиллеристы.
Не подкачали и дивизионные саперы. Всего за две ночи они поставили перед передним краем обороны батальона сплошные противотанковые и противопехотные минные поля.
Тем временем через передний край нашей обороны то и дело выходили из окружения группы советских бойцов и командиров. Все эти люди были страшно измученные, голодные, оборванные, зачастую с трофейным оружием в руках. Нередко они тащили на себе и своих раненых товарищей.
Как-то на рассвете к нам вышла небольшая группа окруженцев-артиллеристов. Двое из них были ранены — один в голову, а другой в ногу. Командовал этими артиллеристами старшина.
Вооружена группа была разношерстно: несколько человек имели отечественные карабины, другие — добытые в схватках немецкие автоматы. Когда их привели ко мне, старшина рассказал:
— Идем от самой границы, из-под Гродно. Сначала отступали в составе своей части. Юго-восточнее Минска попали в окружение, но пробились. Увозили и орудия. Но вскоре не стало горючего для тракторов. К этому времени погиб командир нашей батареи старший лейтенант Кожевников. С нами остался лишь командир взвода лейтенант Кривошеев. Он-то и приказал трактора взорвать, а из пушек вынуть замки, снять прицелы и забрать их с собой. Так и сделали… Под Бобруйском лейтенант погиб, группу оставшихся в живых возглавил уже я. Шли, неся в вещмешках замки и прицелы…
Под Могилевом присоединились к остаткам одной нашей части, оборонявшей этот город. Держались в нем несколько суток. Потом снова попали в окружение, вырвались, стали пробиваться к Смоленску. Наши войска как раз перешли тогда в наступление, выбили фашистов из города. Мы тоже участвовали в тех боях… Но удержать Смоленск, как вы знаете, не удалось и на этот раз. Очень уж много авиации и танков у фашистов. Но ничего, осилим гадов! За эти месяцы мы уже многому научились.
Старшина срочной службы. Высокого роста, крепкого телосложения, он был, видимо, когда-то непревзойденным силачом. Да и все его товарищи — ему под стать. Вот только от недоедания истощились силы…
И все же под конец своего рассказа старшина спросил меня, можно ли ему с товарищами остаться у нас. Я доложил по телефону командиру батальона.
— Отправляй всех, кто выходит оттуда, в тыл, таков приказ. Люди измучены, им надо отдохнуть, прийти в себя, — ответил комбат.
— Но артиллеристы готовы драться вместе с нами, они нам очень нужны!
— Приказ не обсуждают, а выполняют! — пробасил в трубку капитан.
Да, мне жалко было расставаться со старшиной и его товарищами. К тому же и в роте у меня людей мало. И восемь бойцов, прошедших полторы тысячи километров с боями, не раз смотревших смерти в глаза, мне бы очень пригодились. Но приказ есть приказ. Пришлось отправить артиллеристов в тыл.
* * *
Итак, мы продолжали совершенствовать свою оборону. А по ночам пропускали через передний край все новых и новых окруженцев. Трудность при этом заключалась в том, что перед нашим передним краем, как уже говорилось, были сплошные минные поля. И бывали случаи подрыва этих людей на минах. Пришлось поэтому проделывать проходы и на ночь выставлять у них саперов-проводников. А на рассвете снова минировать.
Однажды с наступлением сумерек в тылу у гитлеровцев вдруг вспыхнула сильная перестрелка. Строчили пулеметы, рвались гранаты, сериями взлетали вверх осветительные ракеты.
Стрельба то нарастала, то затухала. Мои бойцы насторожились. Спрашивали меня, что бы это могло значить. Но я и сам терялся в догадках.