Вернувшись в землянку, я заслушал доклад адъютанта батальона младшего лейтенанта Акатьева о численном составе, вооружении, рассмотрел схему обороны.
— В ротах, товарищ комбат, — доложил тот, — с прибывшим пополнением по шестьдесят три человека. В бывшей вашей — шестьдесят восемь.
— А сколько всего противотанковых средств?
— Четыре сорокапятки и восемнадцать ПТР. По три противотанковых ружья в первой и третьей ротах и три с резервным взводом батальона. Он занимает оборону на опушке леса, у шоссе, сзади вашей бывшей роты. А в ней, как вы сами знаете, девять ПТР.
Что ж, это уже немало. И если к тому же придут танки, о которых говорил Седых, то фашистов можно будет встретить хорошим огоньком!
* * *
К вечеру я обошел весь район обороны батальона. Проверил систему огня, инженерное оборудование местности, знание задач командирами подразделений, взаимодействие между ними, систему заграждений перед передним краем.
Да, люди сделали многое. Но требовалось еще больше. Особенно беспокоило меня отсутствие сплошных линий траншей и ходов сообщения. Да и огневые позиции отрыты только на отделения и групповое оружие. И то не везде полного профиля. По переднему краю можно передвигаться лишь согнувшись, а в подобных условиях ни о каком скрытном маневре подразделениями в ходе боя и речи вести нельзя.
Не везде организована сплошная система огня, особенно на стыках рот и взводов. Второго эшелона в батальоне нет. В резерве находится лишь один, да и то одно подобие стрелкового взвода. Мало, очень мало!
И еще. Если 2-я рота отрыла на флангах ходы сообщения и подготовила в них позиции для отделений, чтобы в случае прорыва обороны противником можно было бы вести бой и в окружении, то в других ротах об этом не подумали. Более того, позиции отделений на переднем крае в 1-й и 3-й ротах вообще не соединены траншеей. Надо принимать срочные меры.
Собрал командиров рот, показал им на местности, где и какие отрывать траншеи и ходы сообщения, оборудовать огневые позиции.
— А какими силами? — не выдержал младший лейтенант Елинский.
— Во-первых, работать ночью, — ответил я. — В это время дежурство на переднем крае нести только расчетам станковых и ручных пулеметов да по стрелковому отделению от роты. Во-вторых, трудиться всем! Порядок работы на последующие дни буду уточнять в зависимости от обстановки.
Возвратившись поздно вечером на КП батальона, увидел… сидящего в моей землянке политрука Иванова!
— Здравствуйте, Михаил Григорьевич! — сказал тот, вставая. — Вот мы и опять вместе. Что так смотришь, не рад? Как видишь, получил сегодня назначение…
— Значит, комиссаром батальона к нам, Иван Иванович? Это же здорово!
— Как дела, что успел посмотреть за день? — переходя на деловой тон, спросил между тем комиссар.
Я взял схему обороны батальона и, показывая по ней, рассказал ему, что представляют, на мой взгляд, в настоящее время ее сильные и слабые стороны. Красным карандашом нанес свое решение по усовершенствованию.
— Сегодня ночью начнем инженерные работы, — сказал я в заключение.
— Сколько надо времени, чтобы отрыть ротный район обороны? — спросил заинтересованно комиссар.
— По моим подсчетам, для работы в ночное время мы сможем привлечь из батальона сто десять — сто двенадцать человек. Значит, нужно две-три ночи, чтобы отрыть основные позиции, и столько же, чтобы соединить их траншеей. Кроме того, потребуется еще пара ночей, чтобы провести ход сообщения от обороны второй роты в тыл к новому опорному пункту.
— Да, дело задумано хорошее, — кивнул головой Иванов. — Успеть бы только завершить все это до начала вражеского наступления.
— Если даже сделаем половину задуманного, уже будет хорошо.
— Верно. Ну, я пойду в первую роту, — сказал Иван Иванович. — Хочу посмотреть, что и как там, познакомлюсь с людьми.
— А я буду ждать вторую роту в новом районе. Хочу, чтобы люди правильно поняли мое решение.
Из землянки мы с комиссаром вышли вместе. По-прежнему моросит холодный дождь, темно. В небо одна за другой взлетают немецкие ракеты. При их неверном свете вражеские пулеметы прочесывают огнем нейтральную полосу. Делают это гитлеровцы неспроста. Прошлой ночью наши разведчики захватили несколько пленных. И наоборот, все попытки фашистов утащить из нашей обороны хотя бы одного "языка" не имеют успеха. Вот сейчас и нервничают.
На опушке леса, у шоссе, мы расстаемся с Иваном Ивановичем.
Через несколько минут до меня донесся топот ног и приглушенный говор. Люди шли по кювету. Не дойдя до угла опушки леса, остановились. По голосу, отдававшему команды, узнаю младшего лейтенанта Елинского. Подхожу, здороваюсь с бойцами. А Елинского спрашиваю: