- Гришанов! - кричу теперь наводчику. - Будешь заряжающим!
Тот, осторожно отодвинув тело Саввина, ложится на его место и быстро подает мне ленту.
В прицеле кажется, что серо-зеленые шинели совсем рядом. Гитлеровцы бегут прямо на пулемет, что-то горланят, но огня не ведут. Видимо, думают захватить нас живыми. Но первая же длинная очередь с самостоятельным рассеиванием пуль по фронту, как учили нас еще в училище, ломает их надежды. Вторая очередь! И дрогнула вражеская цепь, умолк галдеж, валятся скошенные пулями фашисты. Даю еще одну очередь в самую их гущу.
Слева пулемет Гребенюка продолжает бить короткими очередями. Судя по всему, он отбил уже атаку и теперь расстреливает отдельные цели.
А передо мной немецкий расчет устанавливает на треногу свой "машиненгевер". Одна, другая короткие очереди, и... "Вот тебе, сволочь фашистская!" - вырывается у меня, когда я вижу, что вражеский расчет валится у своего пулемета.
Ищу следующую цель. Гитлеровская пехота торопливо окапывается, одновременно ведя огонь по нашим пулеметным гнездам. В прицеле появляется фашистский офицер. Он, привстав на колено, машет рукой, подавая своим солдатам сигнал отхода. Нажимаю на гашетку, но выстрелов почему-то нет. Вижу, что слева от пулемета валяется пустая лента.
- Ленту! - оборачиваюсь я к Гришанову. Тот что-то кричит. Странно, голос его слышу, а вот понять слова не могу. И тогда наводчик показывает пальцем на пулемет... Понял, лента в приемнике. Перезаряжаю пулемет, ищу немецкого офицера. Но того уже нет. Как, впрочем, и залегшей пехоты.
- Где гитлеровцы, Гришанов?
- Отошли, драпанули! - кричит, улыбаясь, наводчик. Вот теперь можно хоть чуть-чуть перевести дух.
* * *
Низко, почти над головой, со свистом рассекая воздух, пролетел немецкий снаряд. Разорвался метрах в ста сзади. Второй - примерно на таком же расстоянии, но только впереди. Захватили нас в вилку! Надо менять огневую позицию. Но куда?
Еще в училище нас учили, что в случае попадания в артиллерийскую вилку выходить из нее надо броском вперед. Но как это сделать сейчас, когда впереди хоть и откатывающиеся назад, но фашисты? А нашей пехоты там нет. Рота уже ушла вправо, пулеметному же взводу приказано прикрывать левый фланг батальона. Значит, надо оставаться здесь. Только сменить позицию влево, ближе к пулемету Гребенюка. Вон за тот пожелтевший кустарник. Командую:
- Гришанов, на катки, быстро!
Наводчик вместе с подносчиком патронов Карамаевым, заменившим убитого Саввина, хватают пулемет за дуги, подбирают коробки из-под лент и, пригибаясь, бегут за мной.
Нашу перебежку заметили гитлеровцы, которые сейчас окопались метрах в пятистах. Открыли огонь из пулеметов и автоматов. Укрыл нас небольшой овражек.
Пока меняли огневую позицию, фашисты уже пришли в себя, возобновили атаку. Их встретил длинными очередями пулемет Гребенюка.
- Жив, значит, Гребенюк, - радостно улыбнулся Гришанов. - Вон ведь, стреляет...
Но пулемет Гребенюка после нескольких очередей вдруг умолк. Гитлеровцы же приближались.
- Гришанов, за пулемет, - скомандовал я расчету. - Карамаев заряжающим. А я - к Гребенюку.
Пополз. Впереди - стог ржаной соломы. Где-то около него должна быть огневая позиция Гребенюка. Забравшись с тыльной стороны на стог, огляделся. Пулемета Гребенюка нигде не видно. Где же он?
Меня заметили. Рядом со стогом шлепнулось несколько мин. Спустился на землю. В это время вражеская пехота снова - в который уже раз! - перешла в атаку.
Справа заработал пулемет Гришанова. Мне было видно, как падали гитлеровцы, а уцелевшие припадали к земле, елозили по ней, ища укрытия. "Что, не нравится? - злорадно подумал я о вражеских автоматчиках. - К земле припадаете?! А раньше-то во весь рост шли. Ничего-о, мы с вас еще не так спесь собьем!"
Но что это? По поднявшейся, уже изрядно поредевшей фашистской цепи ударила длинная пулеметная очередь слева. Гришанов? Но он же справа. Тогда... Гребенюк? Точно, он! Вон ведь куда забрался!
Пулемет бил с опушки березовой рощи, что была примерно в километре от меня. Что ж, удачная позиция! Огонь кинжальный, губительный, вдоль правого фланга атакующей цепи врага. В то же время позиция Гребенюка скрыта от вражеских наблюдателей.
- Ну Гребенюк, ну молодец!
Значит, все в порядке. Делать там мне, считаю, нечего. Теперь обратно, к Гришанову.
Пока ползу назад, оба пулемета ведут огонь по отходящим фашистам.
- Выдержали, братцы? - кричу, подползая к Гришанову. - Все живы?
- Живы! - весело отзывается тот.
А солнце между тем уже садится за горизонт. Бой затухает по всему участку обороны полка.
...Пишу донесение командиру роты. Потери противнику мы нанесли значительные. Вон ведь, около сотни трупов вражеских солдат и офицеров лежит перед огневыми позициями взвода!
Написал и о своих потерях, о расходе боеприпасов, просил их пополнить, накормить взвод. С донесением послал красноармейца Карамаева.
- Смотри не попади в лапы фашистам, - напутствовал бойца.
- Нэт, нэ возмут, - ответил Карамаев. - Я им сам секир башка сдэлаю.
По национальности он бурят. До войны был прекрасным охотником, метко стреляет. И видится мне уже наводчиком пулемета. Что же до плохого знания русского языка, то это дело поправимое.
Забегая несколько вперед, скажу: так оно и будет. Когда в одном из боев ранят Гришанова, Карамаев заменит его и станет отличным наводчиком.
* * *
Да, бой затих. Но забот от этого не убавилось. Надо ведь предусмотреть все, чтобы в любую минуту отразить новое нападение врага.
Выдвигаю вперед пулемет Гришанова, приказываю расчету отрыть окоп полного профиля.
А расчет Гребенюка нахожу на опушке той же рощи, откуда он отбивал последнюю атаку гитлеровцев. Сам ефрейтор легко ранен в ногу, остальные люди невредимы. Сообщаю им о том, что убит Саввин. Это известие всех огорчило. Ведь в сознании у бойцов все никак не укладывается, что на войне гибнут и хорошие люди. Тем более что Саввина с его окающим волжским говорком во взводе любили за невозмутимость и смышленость. Гребенюк еще в Забайкалье просил его в свой расчет вторым номером. Но тогда было решено все же спаровать его с земляком, с Гришановым. И теперь Гребенюк вспомнил об этом.
- Не отдали вы мне Саввина, товарищ лейтенант, - задумчиво говорит он, лежа под кустом. - Был бы со мной, глядишь, в живых остался...
- На войне никто не гарантирован, что останется жив, - ответил я. - И тебя вот ранило. А могло ведь и убить.
- Не убьет! - зло выдавил ефрейтор.
- Буду рад. Но закончим об этом разговор. Сколько осталось патронов?
- Пол-ленты.
У Гришанова тоже не больше. Что же делать? Где старшина роты? К утру его надо найти во что бы то ни стало. С утра фашисты снова полезут...
- Вот что, товарищи, - обратился я к расчету, - надо обязательно разыскать старшину, принести боеприпасы и ужин.
- Черт его знает, где его искать! - снова зло ответил Гребенюк.
Да, я знаю, что старшину роты недолюбливают и бойцы, и младшие командиры. Да и мы, взводные, тоже. Ведет он себя надменно, грубит, покрикивает на всех, особенно в присутствии командира или политрука роты. Выслуживается. Кстати, носит комсоставское обмундирование, хотя ему это и не положено. Прямо диву даешься, куда же смотрит ротный?
А вот сейчас старшины почему-то нет. Хотя не мы его, а он нас обязан искать. Чтобы узнать, в чем мы нуждаемся, постараться обеспечить всем необходимым. Так нет, отсиживается где-то в тылу. Надо положить этому конец! Вот поговорю при случае с командиром роты.
Но это - при случае. А пока нужно найти старшину. Взвод не может воевать без боеприпасов. Да и есть хочется...
Спрашиваю бойцов:
- Кто пойдет на поиски старшины?
- Я, - отзывается подносчик патронов. - Только где его искать, товарищ лейтенант?
- В лесу, что сзади нас.
Красноармеец уходит. А мы пока решаем переместить пулемет Гребенюка ближе к позиции Гришанова.
Как уже говорилось, Гребенюк легко ранен в ногу. Наступает на нее с трудом, но уйти в медсанбат отказывается наотрез.