Новиков подполз к Ларину:
— Это мины…
— Мины, конечно!
— Вон за тем леском немецкие установки.
Ларин взял бинокль и пристально вгляделся в те места, которые разведал Новиков. Он увидел вспышки выстрелов.
— Хорошо, — сказал Ларин, не отрываясь от бинокля. — Умница. Хвалю. Спасибо…
А может быть, он и не сказал этих слов, а только хотел их сказать и обнять Николая, по-братски пожать ему руку. Ведь Ларин видел теперь вспышки выстрелов и по ним мог определить местонахождение нового немецкого оружия.
— Расчет сделал? — крикнул Ларин.
— Есть!.. — ответил Новиков.
Ларин проверил расчет.
— Связь? — спросил Новиков Семушкина.
— Есть… — почти беззвучно ответил тот.
Соединившись с Макеевым и стараясь говорить как можно спокойнее, Ларин передал координаты.
— С вами будет говорить 09, — сказал Макеев (это были позывные командира дивизии), — 09 требует командира батальона.
— Товарищ 09, — сказал Ларин, — передайте команду через меня.
— Через несколько минут подымите людей и — вперед. Только вперед!
Через десять минут Ларин понял истинное значение этих слов. Скучное зимнее небо неожиданно полыхнуло ярким огнем, и этот огонь ринулся на места, указанные Лариным, и утвердился там: снаряды знаменитой «катюши» вырывались из тумана и, оперенные огнем и видимые глазом, рвались в фашистском становище. Оттуда были слышны звуки молотьбы, словно пропущенные сквозь гигантский усилитель. Этот внезапный пожар и истребительный звук соответствовали настроению людей, поднявшихся в атаку. Теперь единственно возможным словом, выражавшим то, что люди уже сделали, и то, что еще им предстоит сделать, было слово «вперед!».
Бойцы прошли по обугленным телам врагов и достигли нового гитлеровского оружия. Они увидели десятиствольные минометы — хорошо сработанное и предназначенное для массового убийства оружие. И люди, которых это оружие должно было уничтожить, смотрели теперь, как плавится его металл.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Батальон Сарбяна наступал. Немцы не могли остановить нашего общего движения вперед. Передние цепи уже приближались к рубежу, установленному приказом.
Ларин шел рядом с Богдановым. Когда Ларин упал, Богданову показалось, что командир дивизиона просто споткнулся о камень. Но Ларин не мог подняться. Он был ранен смертельно.
Когда Богданов понял, что Ларин ранен, он так испугался, что не посмел его осмотреть. В это время к ним подбежали две девушки-дружинницы из батальонной санчасти.
— Возьмите его на носилки, — сказал Богданов.
Но Ларин открыл глаза и сказал твердо:
— Не трогайте меня.
Богданов, обрадовавшись, что Ларин пришел в себя, стал убеждать его лечь на носилки.
— Не трогайте меня, — повторил Ларин.
Богданов с отчаянием посмотрел на Ларина. Тогда одна из дружинниц негромко сказала:
— У него шок. Нельзя обращать внимания на его слова. Обязательно надо унести его отсюда.
— Не трогайте его, — сказал Богданов.
Где-то невдалеке застонал раненый. Дружинницы, посоветовавшись, отошли от Ларина. Вернувшись с носилками, на которых лежал раненый боец, они закричали:
— Мы врачу скажем! Он у нас такой, что сразу же сюда прибежит.
— Плохо вам, товарищ капитан? — тихо спросил Богданов.
Ларин ничего не ответил. Вот так же, как Богданов, он сам спрашивал умирающего Петренко в июле, когда они попали в окружение. И так же, как сейчас Ларин, Петренко просил тогда не трогать его.
Теперь Ларин понял, что это значит. Он понял, что умирает, но ощущение опасной легкости, которую он испытал несколько дней назад, более не повторялось. Сила жизни, которую человек чувствует, пока он живет, не оставляла его, как магнит не оставляет частицу железа, им притянутую. Но Ларин прижимался к земле не потому, что земля могла продлить ему жизнь, а потому, что это помогало ему до последнего вздоха не расставаться с жизнью.
Было необходимо — и это было самое трудное — сосредоточиться на том самом главном, что он считал своею жизнью, своим счастьем, на том, ради чего он родился.
Но мыслям мешали видения прошлого, похожие на стаи птиц, прилетевших к закрытым окнам и бьющихся о стекла, несмотря на запрет.
Вот он стоит на улице и смотрит вслед Ольге, и легкое снежное облако удаляется вместе с ней; вот медленная синяя волна с неожиданным шумом разбивается о каменный причал, и Ольга радостно вскрикивает; вот они вдвоем в комнате Ольги, и майские сумерки не в силах перейти в ночь. Его сын…