— Танки прорвались, — доложил в это время разведчик.
— Сколько? — спросил Абатуров.
— Три.
— Продвинулся на пятьдесят метров, — сообщил телефонист о Лобовикове. — Спрашивает, как наши дела.
— Передай — порядок, — сказал Абатуров.
— Вижу три танка, — говорил разведчик. — Идут в нашем направлении.
— Звонит Бороздин. Вас просит, — сказал телефонист.
— Что нужно? — спросил Абатуров, взяв трубку. — Скорее докладывайте.
— Разрешите… — послышался взволнованный, почти молящий голос Бороздина. — Разрешите моим КВ исправить ваше положение.
— Не разрешаю, — сказал Абатуров решительно.
— Один танк подбит, два идут на наше направление, — говорил разведчик.
Где-то невдалеке шмякнулся снаряд. Стереотруба задрожала.
— Один танк, — сказал разведчик.
Снаряды быстро и, как казалось Абатурову, поспешно рвались вблизи наблюдательного пункта. Абатуров руками обхватил стереотрубу, словно пытаясь придать ей равновесие.
Немецкий танк, блестя вспышками выстрелов, шел на наблюдательный пункт.
«Если и эта атака у немцев сорвется, — думал Абатуров, — они попробуют двинуть пехоту. Бояринову надо первому ударить по немецкой пехоте».
Он почувствовал, как к соседней стереотрубе подошел Бухарцев.
— Ты что? — спросил Абатуров.
Бухарцев не отвечал.
Абатуров заметил, что ординарец ощупывает карманы своих новеньких, с красными кантами галифе. Что-то крикнув, Бухарцев выскочил из блиндажа.
Послышался дикий грохот, потом — словно вырвали пол из-под ног. Абатуров почувствовал несильную боль в голове и ужасающую тошноту…
Прошло мгновение (на самом деле прошло несколько минут), и он услышал чей-то голос.
— Живой? — спрашивал голос.
Абатуров приподнялся и больно стукнулся головой о что-то твердое. «Потолок рухнул», — подумал он.
— Живы? — спросил Абатуров.
— Телефониста убило, — отвечал тот же голос. — Прямое попадание снаряда, товарищ капитан. Что с Бухарцевым — неизвестно.
Шум в голове Абатурова усиливался. Но движение Бухарцева, когда тот ощупывал гранаты в карманах новеньких своих галифе, он помнил отчетливо.
Впервые Абатуров застонал.
— Плохо вам, товарищ капитан?
— Как же теперь без связи с людьми? — недоумевающе спросил Абатуров.
— Без связи! Товарищ капитан… Это я, Чуважов. Я цел, и рация цела.
Чуважов, рация, связь с людьми… Абатуров приподнялся, снова стукнулся о потолок и, не замечая боли, подполз к рации.
— Вызывайте Бояринова, — сказал он радисту.
— Раз, два, три, четыре, пять… Раз, два, три, четыре, пять… Я — «Лось», я — «Лось», я — «Лось», — настраивал рацию Чуважов.
«Если у немцев не удастся эта атака, они двинут пехоту», — восстанавливал Абатуров свои мысли.
— Абатуров живой? — услышал он в эфире голос, лишенный интонации.
— Лейтенант Бояринов, — объяснил Чуважов.
— Пусть докладывает, пусть докладывает, — сказал Абатуров.
— Нами подбиты семнадцать танков, — услышал Абатуров. — Немцы сейчас не наступают.
— После артподготовки всеми людьми, которые у тебя есть, пойдешь вперед и ударишь по пехоте! — приказал Абатуров. — Не зарывайся далеко. Ударишь, но не зарывайся!
— Старший лейтенант Бороздин вызывает, — сказал Чуважов.
— Прошу вашего разрешения… — начал голос Бороздина.
— Ничего не разрешаю, — сказал Абатуров. — Мне, товарищ старший лейтенант, отсюда виднее, — добавил он и вдруг засмеялся, поняв несоответствие того, что он сказал, с положением, в котором он в данный момент находился.
В это время над рухнувшим блиндажом послышался шум, громкие возгласы, потом звякнули лопаты, врезаясь в мерзлую землю.
— Откапывают нас, — сказал разведчик, словно и здесь он первым должен был сообщать все, что происходит на войне.
Уже стали видны бойцы, откапывавшие их, Абатуров увидел чью-то голову, почти целиком замотанную марлевым бинтом.
— Товарищ капитан! — послышался знакомый голос.
Абатуров протянул руку, вылез и узнал своего ординарца.
В нескольких метрах от бывшего наблюдательного пункта тяжело осел немецкий танк. Синий, остро пахнущий бензином дым глубоко надвинутой шапкой прикрывал танк.
— Он близко подошел и по блиндажу ударил, — рассказывал Бухарцев, с деланным равнодушием разглядывая свою работу. — Ну, я, как увидел себя живым, дальше не пустил его.
По всей местности, сколько мог охватить глаз, горели немецкие танки. Вдалеке слышалось «ура». Немецкая пехота, потеряв свою бронированную почву, отходила на юг.