— Ах, Павлик, — сказала Елизавета Ивановна, вытирая слезы. — Жив он, жив. Главное — он жив. Знаете, Павлик, если с ним что-нибудь случится, я этого не переживу.
Ларин сказал:
— Я, Елизавета Ивановна, не понимаю… Так себя расстраивать! Как это можно…
Она больше не плакала. Стояла посредине комнаты, маленькая, похудевшая.
— Я знала, что он воюет, — говорила Елизавета Ивановна. — Столько раненых, а к нам ведь все тяжелых привозят, которым в медсанбате помочь нельзя. Все койки заняты. В коридорах лежат. А я хожу и думаю… Думаю, что́, если вот так Батю моего привезут…
Ларин не решался ее прервать.
— А тут еще обстрелы. Павлик, ведь вы не знаете, таких еще за всю блокаду не было. И к нам в госпиталь попало. Главного хирурга убило. Не знали его?
— Знал, — сказал Ларин тихо. — Дмитрия Степановича знал. Он меня оперировал в сорок первом.
— Раненых много погибло. Ужас! Хотели в другой госпиталь отправить, там тоже все переполнено. Вы сядьте, Павлик. — Ларин сел. — Когда же все это кончится?
— Скоро кончится, Елизавета Ивановна, — сказал Ларин, ненавидя себя за эти невыразительные, ничего не говорящие слова.
Елизавета Ивановна вздохнула.
— Завтракали, Павлик? Сейчас я вам стопочку дам.
— Ничего мне не надо, Елизавета Ивановна. Прошу вас, ничего не надо.
— Ну вот еще! — Она улыбнулась. — В полк приедете, Бате скажете: еще есть у меня чем угостить.
Елизавета Ивановна вынула из буфета стеклянный штоф с петухом на дне, налила водку в большую рюмку и поднесла Ларину.
— И закусить есть, — сказала она, отрезав кусочек какой-то копченой рыбки. — Ну, за Батино здоровье.
— За здоровье подполковника, — сказал Ларин и выпил.
— Теперь, Павлик, рассказывайте о себе.
— Мы, Елизавета Ивановна, воевали неплохо, — бодро сказал Ларин. — Сами знаете, силы неравные, но немцев ни на вершок к Ленинграду не подпустили.
— Да, да, — кивала головой Елизавета Ивановна. — Знаю, знаю, значит, отличился наш полк?
— Отличился, Елизавета Ивановна.
— Выпейте, Павлик, еще рюмочку.
— Спасибо. Выпью. Ваше здоровье!
— Вам когда уезжать?
— До трех часов в вашем распоряжении. Приказывайте!
— Может, в кино пойдем? — предложила Елизавета Ивановна.
Ларин обрадовался.
— В кино? С большим удовольствием!
Хорошо в прохладном, почти пустом кинозале. С экрана девушка поет песню, юноша на скрипке аккомпанирует ей. Они будут счастливы, но сколько препятствий надо преодолеть! Им суждено разлучиться, тосковать друг без друга, ревновать. Но любовь сильнее…
— Они встретятся. Вот увидите, Павлик, они встретятся, — шепчет Елизавета Ивановна.
Та же песня, которую пела девушка в начале фильма. Неожиданно Елизавета Ивановна спрашивает:
— Слышите? Толчок.
Песня. Скрипка подхватывает ее. Толчок. Как будто кто-то постучал в закрытые двери кинозала.
— Слышите? Снова толчок.
— Обстрел! Павлик, Павлик, идемте.
Дали свет в зале. Затих движок.
— Граждане, — говорит голос в репродукторе. — Проходите в бомбоубежище.
Они в коридоре.
— Граждане, бомбоубежище налево.
— Павлик, Павлик! Лучше на воздух.
Хрустит стекло в вестибюле. Яркое солнце бьет им в лицо.
— Как парит! — говорит Елизавета Ивановна. — У меня не выдерживает сердце.
Синий кружок солнца вдруг срывается с неба и разбивается о землю — это снаряд попал в дом напротив. Когда дым рассеивается, синий кружок солнца снова закреплен в небе.
На углу Садовой и Невского Ларин и Елизавета Ивановна простились.
— Надо торопиться: у меня с пяти дежурство в госпитале, — говорила Елизавета Ивановна. — Вот вам записочка командиру полка. Всегда с собой ношу. А вдруг кого-нибудь из наших на улице встречу. До свидания, Павлик! Вы на трамвае?
Но Ларин не стал ждать трамвая. Он остановил военную полуторку и умолил водителя подвезти его на Васильевский остров. С того момента, как начался артобстрел, и потом, когда они выбрались из кино и прощались с Елизаветой Ивановной, он со страхом думал об Ольге. Он хотел только одного: как можно скорее, немедля, сейчас знать, что она жива и невредима.
— Ну как у вас, тихо? — спросил Ларин старуху вахтершу, и, когда та кивнула головой, он почувствовал, как тяжелая тревога отошла от него.
— На вот, передай Смоляру. — Грачев ждал его. Ларин взял конверт со штампом завода. — И скажи, что Грачев всегда о нем помнит.