— Жаль, что громоотводов на машинах нет, — говорит водитель.
— Мы сами — громоотводы! — ответил полковник.
Подъезжая к Черному оврагу, он сказал радисту:
— Передайте командирам подразделений: всем поднять на бронетранспортерах капоты!
«Что это он выдумал?»
— И смотреть в оба!
У Черного оврага он приказал остановиться, пусть колонна подтянется. Воды в овраге почти не было, и полковник повеселел.
— Попробуем грязь! — Огульчанский вылез из машины и сделал несколько шагов по буроватому наплыву, который успел уже раскиснуть и был как сливочное масло.
Безобидные ручейки торопливо сбегали под уклон. Черные, они сверкали, переливаясь, как чешуйчатые спины длинных змей.
— Ладно, поехали с богом! — сказал командир полка. — А вы, зам, останьтесь, проследите, чтобы машины не застряли.
Газик немного буксовал, но все же упрямо лез вперед, выбрался на противоположную сторону. За ним пошли другие машины.
Уже половина колонны на том берегу. И все же Огульчанский не выдержал, появился в овраге и с ходу закричал:
— Давай! Давай! Вперед!
Машины сильные, ходовая часть хорошая — и ливень не помеха.
— Берегись!
Сначала Шорников подумал, что на него сейчас наедет танк или какой-нибудь грузовик, но увидел что-то невероятное: слева по оврагу катился мутный вал — выше человеческого роста. На гребне волны всякий мусор, сухая трава, саксаул, даже какие-то доски и бревна.
— Спасай машины! — закричал Огульчанский. И тут же его свалило и понесло течением. Видимо, он был готов к этому, поплыл, высоко приподнимая голову и стараясь прибиться к борту бронетранспортера, хотя казалось, и его сейчас обернет и придавит всех намертво. Солдаты из кузова протягивают полковнику руки, подхватывают и втаскивают в бронетранспортер.
— Машины засосет! — потряс над собой кулаками Огульчанский. — Танки давайте! Скорее танки!
В темноте зашевелились усы-прожекторы. Темно-зеленые чудовища, забрызганные грязью, мягко и легко подкатили к машинам.
— Бросайте трос!
Трос упал в воду, его не поймали.
— Гаврики!..
Наконец бронетранспортер подцепили, попробовали вытаскивать его танком, но трос лопнул. Бронетранспортер так засосало, что теперь не вытащить, наверное, пятью танками.
— Танковый трос цепляйте! Танковый!
Уже не один, а два танка подцепили и не потянули, а поволокли бронетранспортер, как колоду. Полковник Огульчанский стоит по колени в воде, весь мокрый и кричит:
— Давай! Давай!
Танки тянут, грязь и песок вылетают из-под гусениц фонтаном.
— Давай!
Кто-то из солдат встал рядом с полковником, не сводит с него глаз, — телохранитель.
— Держись!
Неожиданно накатилась новая волна, выше прежней, — видимо, прорвало еще один затор. Огульчанский, хотя и стоял на каком-то бугорке или огромном валуне, поскользнулся, упал на колени, странно шарил в воде руками, будто хотел вытащить из-под коряги щуку. Что-то угловатое и черное, с выпирающими гранями поднялось над его головой. Откуда-то взявшийся пустой ящик из-под оружия! Какой-то ефрейтор оттолкнул его в сторону, и ящик пошел мимо, поплыл по течению. Полковник встал, а ефрейтора рядом не оказалось. Шорников и солдаты побежали вниз, туда, где овраг поворачивал, наперерез течению, встали цепочкой, перегородили овраг. Пострадавшего поймали, помогли выбраться на берег.
— Полковник жив? — спросил он, вытирая лицо руками и отфыркиваясь.
— Жив.
Ефрейтор опустился на землю, его стало рвать.
— Врача скорее! Где врач? Ну, я с него штаны спущу!
— Здесь врач!
Огульчанский отвернулся от него и закричал водителям:
— Что остановились? Вперед! Берите в сторону. Подполковник Шорников! Командуйте! Что стоите руки в брюки?
Но он не стоял «руки в брюки», вместе с майором Сорокиным переправлял технику второго батальона. Шорников подбежал к Огульчанскому.
— Ладно, продолжайте! — махнул рукой полковник. — Это я так… Кажется, переберемся благополучно. Только вот тылы придется оставить до утра: у нас просто нет времени.
Молнии ломаными стрелами вонзаются в землю, словно отблески северного сияния расплываются на горизонте. Дождь льет и льет, стремительный и ледяной. Может, после него выпадет снег.
— Вот это пустыня! — майор Сорокин утирает платком лицо. У него особенно сложное положение: не успел принять батальон — выехал на занятия. — Пустыня-матушка! У нее свои законы. А командир каков!
— Да, командир не растерялся, — согласился Шорников. — Но все же я чего-то не понимаю. Если применить к фронту… Как будто на засаду напоролись. Если такое случалось, то чем кончалось?.. Страшно подумать.