У нее сапоги были старые, она попросила новые у Кати, а они маловаты.
И все же Марина сделала мне замечание:
— Можно было поменьше «обязательных фраз»… Но я уж слишком ревностный слушатель. Все хорошо! Маршалу понравилось. А главное, вы не забыли о Васе Кувшинове…
И я понял по интонации ее голоса: она знала, что он любил ее.
Совещание закончилось на следующий день. Предстояли концерты, экскурсии по столице, походы в театр. Девушкам давали билеты в Большой театр, Марина взяла на двоих — и для меня.
— Только завтра мне надо побывать на могиле Игоря, — сказала она. — Но мы вернемся. Вы поедете со мной?
— Конечно.
— Коля сказал, что туда добираться несложно. Это недалеко, на можайском направлении.
О как далеко оно от нас, это можайское направление! И как близко. Оно, наверное, будет напоминать нам о себе до самого конца нашей жизни.
Оказывается, Коля — брат ее мужа. Он уже уехал со своей группой куда-то на север, не мог остаться.
На ночлег нас развезли всех по разным местам. Меня и старшего лейтенанта Косырева в офицерскую гостиницу, сержанта Воронина в казарму, а Марина уехала с девушками. Мы договорились с ней встретиться в четыре утра у Белорусского вокзала.
Я долго не мог уснуть. Конечно, и она не спит. Одна там.
Я вышел раньше условленного времени, чтобы у вокзала встретить Марину. Но еще издали сквозь тоннель увидел ее — стоит у входа в метро и смотрит под ноги. Лицо бледное, прическа немного изменена — строже, волосы тщательно приглажены, убраны под пилотку. Услышав мои шаги, она приподняла голову и улыбнулась.
На часах было половина четвертого. Наступал рассвет.
— Пошли, — и она взяла меня под руку.
Я заметил, что она прихрамывает. У меня сапоги тоже не очень удобные, они не жмут, наоборот, очень просторные — трофейные, модернизированные, немецкие голенища перекроены на русский манер, из овальных стали прямыми. Головки тупорылые и негнущиеся, будто чугунные, каблуки массивные, с подковками — идешь по мостовой, искры высекают.
Мы сели на первую электричку и доехали до Кунцева. Вышли на шоссе, ждем попутной машины. Марина показывает мне карту, которую на листе бумаги нарисовал Коля. Вдоль линии населенные пункты: Кубинка, Шаликово. Можайск остается справа… Деревня Савково.
Машин проходящих много, но все нагружены до предела, не останавливаются.
Солнце уже поднялось высоко, стало душно. Мы попили у колодца и снова вышли на дорогу. Я начинаю «голосовать» — поднимаю руку. Поехали.
Машина тяжелая — ЗИС. Идет ровно, не страшно, что вылетишь вместе с ящиками за борт. Я остерегаюсь, чтобы не придавило ноги. Через окошечко заглядываю в кабину: водитель и Марина о чем-то разговаривают; видимо, она рассказывает ему, куда мы едем. Он слушает внимательно, изредка произносит какие-то фразы, сочувствует.
Рощицы и голые холмы. На поляне солдатское кладбище. Одинокий обелиск у мостика. На месте села — пепелища, голые печи с высокими трубами. Возле одной из печей женщина возится с котлами у загнетки. И опять кладбище.
Водитель на ходу пошире открывает ветровое стекло, чтобы Марине легче было дышать. Она сняла пилотку, расстегнула воротник гимнастерки.
Мальчишки-подростки, в отцовских обносках, лохматые, давно не стриженные, стоят у обелисков и читают на них фамилии. Русоволосые, босые. Оглянулись, машут мне руками. Я достал яблоки из полевой сумки и стал швырять им, они ловят их на лету, что-то кричат мне вдогонку.
— Приготовьтесь, скоро будет Можайск! — кричит мне водитель в окошечко. — Но я не советую вам туда ехать, лучше сойдите раньше. Савково где-то поблизости, спросите у местных жителей.
— Спасибо. Найдем!
Перешли поле и оказались у единственного сохранившегося строения — осиновой серой баньки с черным окошечком. Поджигали и ее, но не загорелась, только обуглилась с одной стороны. Престарелая женщина на ступеньках низенького разъехавшегося крылечка чистит картошку. Мальчишка лет десяти рубит хворост.
— Скажите, это Савково?
— Савково. А вы откеля?
— Из Москвы. Но вообще-то мы с фронта.
Женщина поднялась со ступенек и вытерла руки о фартук.
— Заходите к нам, люди добрые. Сейчас я сварю картошку, перекусите с дороги.
Мы поблагодарили, сказали, что сыты, да и торопимся, нам надо побывать на могиле танкиста лейтенанта Горянова. Женщина позвала внука:
— Сережа, где похоронен лейтенант-танкист?
— Не знаю, — ответил Сережа.
— У нас военных не хоронили, — сказала женщина.
Она была в стареньком мужском пиджаке с засученными рукавами, вылинявшей косынке, на ногах огромные мужские ботинки.