Сбор был назначен на двенадцать часов в ЦДСА, но Шорников задержался в штабе и приехал только к часу. Работники телевидения уже сматывали свои провода и уносили горячие еще юпитеры. Играл духовой оркестр, несколько пар танцевали.
На площади Коммуны стоят автобусы, на них гости направятся в ресторан «Прага», предстоит торжественный обед.
— Коля! — окликнул кто-то Шорникова.
Он обернулся и увидел: по лакированному паркету, опираясь рукой на палку, к нему спешил невысокий, сухощавый человек. Рукав пиджака заправлен в карман.
— Павел!
Шорников и лейтенант Павел Морозов когда-то командовали взводами в одной роте.
— Ну, давай обнимемся, — Морозов отставил свою руку с палкой для объятий. — Тебя-то я хотел увидеть больше всех!
Морозов лет на десять старше Шорникова. Он сразу выделился среди взводных, почти мальчишек, и вскоре стал начальником штаба батальона. Но приятельские отношения у него с Шорниковым сохранились. Иногда по ошибке их называли братьями: они и правда были похожи — и ростом одинаковы, и оба синеглазые, даже в голосе было что-то общее. И фамилии путали: Шорникова называли Морозовым.
— Наверное, тебя генерал Прохоров перетянул в Москву? — сказал Морозов, когда узнал, где Шорников служит.
— Нет. Я даже не предполагал, что он здесь, совсем недавно встретились. А ты где?
— Я на целине!
— Сам попросился?
— Не сам, но и не возражал.
К ним приближался полковник. В новеньком парадном мундире, но почему-то в сапогах и с кортиком. Уже немного навеселе, улыбается.
— Неужели это Огульчанский? — говорит Морозов. — Не знаешь, как с ним теперь — на «ты» или на «вы»?
Полковник останавливается перед ними, щелкает каблуками и слегка кланяется. Морозов смотрит на его огненные погоны:
— Неужели полк получил?
— Дивизию!
— Ух ты! Поздравляю. Быть тебе генералом!
— Посмотрим. — И Огульчанский обратился к Шорникову: — Вы, наверное, представляете здесь высокий штаб?
— Нет, я представляю только самого себя.
— И все же… — Огульчанский взял под руку Морозова и Шорникова. — Идемте, я познакомлю вас со своей женой.
Он подвел их к женщине с девчоночьей челкой. На ней было шерстяное платье — английское джерси — и туфли со сверкающими пряжками.
— Зина? — удивился Морозов.
— Все меня помнят! — пожала плечами женщина. — Вот не рассчитывала.
Шорников тоже знал Зину. Она брила на фронте корпусное начальство, иногда и лейтенантов. Платили ей за стрижку и одеколон столько, что Зина, наверное, в мешке возила деньги. Прежде она была худенькая, а теперь перед ними стояла представительная дама, но не блондинка, а брюнетка.
На улице разразился ливень. Асфальтированные дорожки у подъезда стали руслами черных ручьев. Пузырьки на воде весело подпрыгивают, будто под ними пружинки.
— Когда я приезжаю в Москву, обязательно бывает дождь! — говорит Зина.
— Старики считали, что это к удаче, — ответил Морозов.
— Но какая у меня может быть удача!
По радио объявили, чтобы люди выходили на площадь, садились в автобусы.
— Борщ остывает! — сказал Огульчанский. — Пора ехать.
— Я не могу в своих туфлях под такой дождь, — возразила Зина. — Иди поищи машину!
И Огульчанский куда-то ушел. Шорников и Морозов направились по лужам к автобусу.
Уже в пути их обогнали Огульчанские, ехали с кем-то на новенькой «Волге».
Дождь сменился градом. Казалось, дороги были усеяны мелкими стеклянными шариками, и колеса разминали их.
Когда автобус остановился у ресторана «Прага», град уже прекратился, но дождь все еще густо сыпал и небо висело над самыми крышами, придавив дома. Все спешили зайти в подъезд. Там стоял полковник Огульчанский.
— Пожалуйста, пожалуйста, товарищи. Осторожно, не шумите, генерал уже здесь. Сейчас должен подъехать маршал.
Морозов иронически посмотрел на его сапоги и кортик.
— Ничего не поделаешь, люблю сапоги, — сказал Огульчанский.
Он то и дело отвлекается от разговора, посматривает в окно. Морозов смеется:
— Есть люди, которые, где бы ни оказались, стараются обязательно наводить порядок. Неуемный какой-то он, этот Огульчанский. Не то в генералы метит, не то за полковничьи звезды отрабатывает. Но не будем придираться. Главное, что наши товарищи — комдивы!
Шорников вспомнил, как однажды под Бобруйском ночевали они с капитаном Огульчанский в каком-то глухом селе, в стороне от большой дороги, по которой двигались войска. И утром хозяйка сообщила, что за стенкой — немцы. Трое спят, четвертый дежурит, штопает носки. Вместе с Шорниковым Огульчанский ворвался во вторую половину хаты. Они захватили тогда обоз с боеприпасами. Огульчанский любил рассказывать об этом случае.