Один из корреспондентов недавно писал, что он видел во Вьетнаме пустыню. Где будет выбран новый полигон — на Эльбе или на Ниле? Может, на плоскогорьях Азии? Или на берегах Карибского моря? Даже сам господь бог не сумел бы ответить на этот вопрос. Нет еще пока такого барометра, который бы точно указывал, где и когда начнется война и чем все кончится.
На кромке леса в тумане дрожали осинки, прокричал несколько раз филин и смолк.
Шорников услышал чьи-то шаги, приподнял голову. Кто-то пересекал поляну. Плащ накинут на плечи. Остановился, прислушался к лесным звукам, постоял немного и направился прямо к Шорникову.
— Я почему-то так и подумал, что это вы, — сказал маршал.
Шорников встал.
— Да лежите вы, отдыхайте, — и маршал сам опустился рядом с ним. — Что, и вас тоже ночь заворожила? Смотрите, какое небо! Говорят, чистое небо — к хорошей погоде. Хотя с какой стати ей сейчас быть плохой! Весна! Правда, выезжая в поле, мы меньше всего думаем о погоде. Так, кажется, вы начинаете свою книгу? Может быть, вы хотите знать мое мнение о ней? Что ж, должен сказать, что в ней я не увидел бред, как ваш критик. Есть свои мысли, чувствуется «танковый характер».
Может, маршал перепутал что-то? Или просто не стал огорчать бедного майора, который не преследовал никаких корыстных целей, когда вынес на строгий суд свой опыт и свои мысли.
— Что-то зябко, — сказал маршал, — идемте прогуляемся вон до той опушки. Я там днем видел много ландышей, когда проезжал. Хотя их сейчас не заметить. Да и дарить некому. Завянут, пока домой вернемся.
Они пошли рядом по мягкому лугу, и на росистой траве в лунном свете оставались их следы — две темные полосы.
— Мы должны предвидеть все. Или хотя бы очень многое! — продолжал маршал. — И оставаться загадкой для наших врагов. Только в этом случае можно избежать повторения старых ошибок… Вы, наверное, думаете, почему маршал говорит об этом вам, а не своим комдивам, тем, кто делает погоду на учениях? Им я тоже говорю. Но считаю нужным сказать и вам. Таким, как вы, мы когда-то должны будем передать свою эстафету. Очень трудное дело. И нам не безразлично, в какие руки мы его передадим. Война — это чертово колесо: если раскрутится, попробуй останови!
— Товарищ маршал, а как все-таки будет в новой войне? Если случится…
— Если случится? Как? Только невоенные люди могут легко судить об этом. А нашему брату слова на ветер пускать не следует. Все эти бредовые массированные удары западных спецов рассчитаны на слабонервных. Возмездие будет страшнее, и это они понимают. На Хиросиму и Нагасаки они сбросили атомные бомбы потому, что не боялись возмездия. А сегодня, как мы говорим, каждый поджигатель дрожит за свою шкуру. Может быть, в меньшей опасности будет тот, кто окажется на передовой, чем тот, кто прежде в любых войнах чувствовал себя недосягаемым. И это многое меняет…
Перед дубовой рощей лежала полоса тумана. Они постояли у оврага, послушали соловьев, которые насвистывали в зарослях черемухи, и вернулись.
На поляне их поджидал какой-то генерал. Он был в шинели, перетянут ремнями, плотный, в очках, виски коротко подстрижены, почти голые, кожа на подбородке отвисла, белая, будто припудрена. Увидев Хлебникова, генерал принял стоику «смирно».
— Что это вам не спится, не отдыхается, Семен Карпович? — сказал маршал. — Или вас ко мне привели какие-нибудь срочные дела?
— Какие теперь у меня могут быть срочные дела, товарищ маршал? Просто не спится, как в молодости.
— Это плохо. Ночью надо спать. И желательно крепким сном.
Шорников отдал честь генералу, но генерал был настолько сосредоточен, что, беседуя с маршалом, не заметил майора, и только уже после, когда Хлебников стал представлять ему Шорникова, кивнул и очень мягким, каким-то профессорским голосом сказал:
— Генерал Звонов. Преподаватель тактики одной из академий. Вы не у меня учились?
— Нет.
— А мы с Кириллом Петровичем знакомы давно. Когда он был еще полковником, а я уже генералом. Помните? — обратился он к маршалу.
— Как не помнить! Особенно то утро — двадцать второго июня.
— О да! — вздохнул генерал.
Они разговаривали намеками, вспоминали что-то такое, что было понятно только им двоим. И неожиданно Хлебников сказал:
— Все ясно. Можем остаться каждый при своем мнении.
Генерал Звонов не обиделся.
— Думаю, что мне будет полезно побывать на этих учениях, — мягко, почти доверительно сказал он. — Надо немного вдохнуть новой жизни в свои лекции. Время сейчас такое… Идеи рождаются прямо-таки умопомрачительные.