Чеботарев пригласил Шорникова на балкон покурить, стал рассказывать о своей службе. Командует он батальоном, много лет ждет выдвижения, но полк получить трудно. И на батальоне дальше сидеть невозможно.
— Ты ведь когда-то уже служил здесь поблизости? — сказал Чеботарев. — Это с тобой произошло?.. На параде?.. Ну, приказ был… Я прочитал и впервые узнал, что ты жив.
«Ему известен даже тот случай?» На параде во время выхода с площади один из танков батальона почему-то остановился. И не завелся… На второй день Шорников уже оказался в резерве. А потом новое назначение — заместителем комбата. Уехал за границу.
— Считай, что ты в сорочке родился! — сказал Чеботарев. — Снова вернуться. И куда!
Зазвонил телефон. Чеботарев зашел в комнату, взял трубку.
— Слушаю. Ясно, понял, сейчас буду. — Он стал торопливо одеваться. — Посиди немного, почитай газету, я скоро вернусь.
Прошел час, второй, уже скоро начнет темнеть, а Чеботарев все не возвращался. Сидя в кресле, Шорников вздремнул с газетой в руках. Не слышал, как открылась дверь и вошла Людмила, сняла плащ, шляпку, причесалась у зеркала. Он услышал только ее вскрик. Открыл глаза и встретился с ее глазами. Прежде он никогда не видел их такими: в них отразились какой-то испуг и растерянность. Но она тут же овладела собой. Улыбнулась!
— О, у нас гости!
Он в растерянности встал:
— Извините, я тут в тишине уснул.
— Могли бы и на диване. С приездом. Как это вы надумали? А где же Степан?
— Его куда-то вызвали на минуточку, и он не вернулся.
— Его всегда на минуточку вызывают!
Казалось, она обрадовалась, что именно так, без свидетелей, произошла их встреча.
— Извините, Коля, я сейчас…
Бледная, уставшая, даже глаза приобрели другой цвет — были светлые, а теперь потемнели. Отошла к зеркалу, взглянула на себя, причесалась снова и уже торопливыми шагами приблизилась, подала руку:
— Боже мой! Почти седой! Где же это вас так потрепало? — И, видимо сообразив, что жестоко больному говорить, что он болен, продолжала: — Но седина вам идет. Я все равно бы вас узнала сразу, будь здесь хоть тысяча майоров. Просто никогда не думала…
— Я тоже не думал, что когда-нибудь встречу вас.
— Что же мы стоим? Вы, наверное, голодны?
— Не беспокойтесь, мы уже со Степаном перекусили.
— И все же мы сейчас будем пить чай вместе.
Они сидели за столом, чувствуя себя так, будто все в этих стенах за ними наблюдает. Наверное, ей следовало обратиться к нему на «ты», но она не решалась. А он тем более. Людмила посочувствовала ему, когда узнала, что у него умерла жена, а дочка живет без отца, у деда.
Он вдруг заметил, что в доме Чеботаревых нет ни детских кроваток, ни игрушек. Наверное, у них нет детей. И он не стал вынимать из портфеля купленные для них игрушки и конфеты.
Наконец позвонил Степан, сказал Людмиле, чтобы она оставила гостя ночевать, а он еще немного задержится.
— Значит, теперь его надо ждать только к утру… Достается ему… Иные с годами остывают, а у него, наоборот, только страсти разгораются. Служба в первую очередь, а потом уже все остальное.
— А разве это порок?
— Я и не говорю, что порок. Его здесь ценят… А вы где служите?
— В Москве.
— Верно? Повезло же вам.
— Не знаю. Я никогда не видел счастье только в службе.
— И в остальном все устроится, вот увидите! Теперь мы хотя бы изредка сможем встречаться. Ведь когда-то вы со Степаном были друзьями.
— Да, были.
Но ему казалось, что это не совсем так. Сам Шорников давно не чувствовал никакой привязанности к Чеботареву. И к Людмиле тоже. Хотя то, что бывает в юности, первые чувства, бесследно не уходит. Особенно если их не заглушили другие, более сильные.
— Вы работаете где-нибудь? — спросил он у Людмилы.
— Да, рентгенологом, на полставки. Не из-за денег, а чтобы не сойти с ума дома. Степан ведь все время в гарнизоне.
— Жалуетесь?
— А кому же мне еще пожаловаться? Может быть, роднее вас у меня никогда человека не было.
Он взглянул на нее — она опустила голову и отвела глаза.
Когда-то и она ему казалась самой родной.
Кого теперь винить в том, что они не вместе? Степана? Так он тоже добивался своего счастья. Себя? Или ее? Война, столько лет разлуки научили их по-иному смотреть на многое. От судьбы своей никуда не уйдешь.
— Наверное, мне пора! — сказал он.
— Степан же просил вас остаться. Вернется, поговорите.