— Что еще нового? — спросил он.
— Пожалуй, ничего. Поживем — увидим.
— Ждать — просто мало. Или боитесь попасть в немилость?
— Я уже не в том возрасте, когда боятся за свою карьеру, Кирилл Петрович.
ГЛАВА ВТОРАЯ
О капитане Сорокине говорили с улыбочкой, но уважительно. Впервые Шорников увидел его на офицерских занятиях. Крайним в полутемном углу сидел капитан с острым, длинноватым, как у Буратино, носом, карие глаза уставились в потолок. Он про себя улыбается: наверное, мечтает о чем-то приятном.
— Гриша, спустись на грешную землю! — сказал генерал Корольков.
Капитан смутился, покраснел, как девочка. Лицо у него моложавое, но на лбу четко выделились три глубокие морщины, а мелкие морщинки под глазами как искорки — вспыхнут и погаснут. Может быть, они и говорили о настоящем характере Сорокина.
По штабу ходили устные рассказы капитана Сорокина — «были». И они не всегда исходили из уст самого капитана — придумывали все, кому только не лень. Про то, как он однажды, сидя за кустом, уложил сразу двух зайцев, как по ошибке вместо своей зашел в другую квартиру и удивился, что в ней оказался новый телевизор, как поздней осенью он ездил за грибами — с топором! — срубал, как пеньки, и в корзину. А в другой раз возвращался поздно вечером, тащил целую корзину… пустых бутылок. Сорокин же был непьющим!
Но постепенно слава Сорокина стала меркнуть: другие остряки работали под него не менее успешно.
Кабинет Сорокина был напротив, тоже угловой, и капитан по-соседски заглядывал к Шорникову и Прахову.
Однажды, когда Леонид Маркович отсутствовал, а Сорокин сидел за праховским столом, зазвонил телефон, Сорокин снял трубку.
— Кто это? — раздался в трубке хриплый голос.
Сорокин любезно ответил:
— А вы посмотрите на свою трубку, там все написано.
— Ничего здесь не написано.
— Жаль. Я думал, что на телефонных трубках тоже пишут: «Будьте взаимно вежливы».
— Кто у телефона?
— Вы, товарищ, забыли, что сначала надо представиться, а потом уже спрашивать, кто с вами говорит.
— Извините, видимо, я ошибся номером.
— Видимо, — ответил Сорокин.
Шорников сказал:
— Гриша, а что, если это звонил кто-нибудь из высокого начальства?
— Ну и пусть! Не буду же я во время телефонного разговора стоять по команде «Смирно».
Накрапывал дождь, шоссе было черное, дымное.
Пришла Елена, принесла новые книги, села в кресло и о чем-то задумалась. Сорокин взял в руки какой-то томик и уперся косым взглядом в Елену. Она стала поеживаться, прикрывая шею косынкой. Наконец не выдержала, резко встала и молча вышла.
— Я вам не помешал? — спросил Сорокин.
— Нет.
И он как-то сразу оживился:
— Ершиста! Но такой все можно простить. Была у меня одна. Придет, обовьет шею руками да заглянет в глаза — сил нет на земле стоять!
Шорников смотрел на него и долго смеялся.
— А вы, я вижу, откровенный парень!
— В смысле — трепач? Вы не ошиблись, — сказал Сорокин. Он направился к двери, но неожиданно остановился. — С тех пор как вы появились у нас в штабе, с Еленой что-то произошло. У меня чутье очень хорошее. Счастливо оставаться.
Елена долго не возвращалась. Потом появилась и, забирая книги, спросила:
— Вы себе что-нибудь подобрали?
— Да. Не торопитесь. Что это с вами сегодня?
— Просто настроение никудышное. Даже с мамой поссорилась. До сих пор считает, что я девочка. То поздно пришла, то кто-то мне позвонил и не так разговаривал, как бы ей хотелось. И вообще…
В дверях она чуть не столкнулась с подполковником Праховым.
— Не завидую я вам! — сказал он Шорникову, улыбаясь. — Будете ходить за ней на поводке.
Елена пришла на работу в вечернем платье, в обеденный перерыв успела побывать в парикмахерской — приготовилась прямо с работы вместе с Шорниковым поехать в театр.
Вчера в ее присутствии он сказал, что с тех пор, как оказался в Москве, еще ни разу не был в театре. И она купила билеты на балет «Бахчисарайский фонтан».
В этот день она была какой-то слишком праздничной для штаба.
А за полчаса до окончания рабочего дня Шорникову позвонили.
— Это я, — услышал он голос Елены. — Я, наверное, сейчас разревусь.
— Что случилось?