— Очень рад. Садитесь.
Прохоров сел и стал рассказывать о своей беседе с министром. Он видел, что глаза Хлебникова опечалены, почти тревожны, поэтому поспешил успокоить его:
— Когда речь зашла о вашем «упорстве», как выразился один товарищ, то министр знаете что сказал? Не для себя же, говорит, он искал выгоды, отстаивая свои позиции! Хотя лично я верил, что все кончится хорошо, разберемся… В ближайшее время начнем получать новейшую технику.
Когда Хлебников стал рассказывать Прохорову о том, что он видел на восточной границе, Прохоров слушал и молча качал головой:
— Жаль. Очень жаль.
— И обидно… Меня пугает их черная мечта. Хорошо, что нам удалось уладить Карибский кризис. Столкнуть две великие державы лбами — и все решается очень просто: мировое господство обеспечено.
Они долго сидели молча, наконец маршал встал и подошел к окну.
— Все еще не верится, — вздохнул Прохоров.
— Дай бог, чтобы я ошибся, — ответил Хлебников.
Прохоров таким радостным никогда не был.
— Останутся ли нам благодарны наши потомки за то, что мы стремимся сохранить для них землю и всю ее красоту? Такие сказочные города и долины в цвету! Красоту здорового тела и способность мыслить.
— Останутся, — сказал маршал. — Доброе не исчезает на земле бесследно. Оно воплощается во что-то реальное и само себя утверждает на века. Мы должны быть счастливы, что живем для него, служим ему.
— Мы и так счастливы! Даже через край! — усмехнулся Прохоров.
Генерал Прохоров был прав, когда сказал, что колесо начало раскручиваться в другую сторону. На очень авторитетном совещании было заявлено, что не «наломали дров благодаря принципиальной позиции некоторых военачальников». Все, конечно, поняли, о ком и о чем шла речь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Холода быстро сменились оттепелью, снежные глыбы съезжали с крыш, разбивались на тротуарах, пугая прохожих. Увесистые сосульки слезились на карнизах. Дворники тянули веревки, кричали до хрипоты: «Обходите!» Машины еле продвигались по улицам.
Потом несколько дней опять шел снег, начались морозы и ветры, и погнало лисьи хвосты по улицам. На дворах и в скверах выросли сугробы.
И вот наступило полное безветрие. Густой иней осел на деревьях, опушил телеграфные провода. Природа подарила людям сказку.
Было воскресенье. Шорников проснулся и увидел в окне яркое солнце и белую ветку тополя. Взглянул на часы — проспал! Сбор туристов назначен ровно на восемь, а сейчас уже начало девятого. Он вскочил, кое-как заправил койку, быстро собрался и, выпив стакан чаю, побежал к автобусу.
Штабники организовали лыжную прогулку. Собирались поехать многие, и Шорников очень жалел, что никого не застал на вокзале.
На путях стояла электричка. Может быть, они задержатся там, у платформы Зеленоградской?
Людей набилось в электричку столько, что ему еле удалось втиснуться в тамбур.
Окна запотели, все проплывало неясно, будто в молоке. Придерживая рукой лыжи, он стоял у самой двери и читал «Огонек».
Рядом были какие-то девушки, пытались запеть, но у них никак не получалось. Тогда они начали поддевать Шорникова:
— Одинокий дяденька, не слепите глаза! Что вы уставились в журнал? Хотя бы осмотрелись! Далеко ли едете?
Он улыбнулся:
— А вы куда?
— Сами не знаем!
«Так ехать можно только в юности!»
— Давайте с нами, а то мы без вожака — как гуси.
Какое-то время он даже колебался: не поехать ли ему с этой компанией? Но они неожиданно высыпали из вагона на первой же остановке после Пушкино, забыв о нем.
На Зеленоградской тоже многие сошли: одни направились сразу вправо, в березняк, другие, без лыж, с сумками, — влево. Он постоял, осмотрелся — никого. Значит, ушли его штабники, плетутся уже где-нибудь в полях по лыжне за Праховым.
— Послушай, молодой-интересный, — потянул его кто-то за рукав свитера. — Испытай свое счастье, покажи руку.
Цыганка, совсем юная, почти девочка, согнулась под тяжестью ребенка на руках.
— Помоги цыганенку.
Он дал ей монету:
— А гадать не обязательно.
— Не веришь — не надо. Мне просто хотелось тебе сказать, что-нибудь приятное. Как сохнет по тебе одна красавица! — и в ее глазах засверкали лукавые искорки.
Цыганенок прятал лицо в пуховый платок матери, а одним глазом все время посматривал на Шорникова.
— Подержи-ка ребенка, я его лучше укутаю, — сказала цыганка и передала Шорникову своего цыганенка. — Не урони. Своих детей приходилось на руках держать?