Выбрать главу

Маршал знал Мамонтова давно, с тех пор еще, когда дивизия Хлебникова наступала под Выборгом. Молодой беспечный парень, корреспондент «Правды», лез под огонь, лишь бы увидеть своими глазами доты белофиннов. Пришлось его сдерживать: снайперы могли срезать в любую минуту. Вроде бы майор Мамонтов и обиделся тогда, но именно в то время в печати впервые появилась фамилия комдива Хлебникова. Мамонтов сказал о нем несколько скупых, но весомых слов. И Хлебникову было приятно.

Во время Отечественной войны они тоже встречались часто, даже вместе лежали в госпитале. И Мамонтов принес необычный подарок — тот самый осколок, который когда-то врачи вынули из плеча Хлебникова. Попросил его тогда у операционной сестры и сохранил.

Коробочка от ордена, в которую был положен щербатый осколок темного металла, ходила по рукам гостей, и все рассматривали его восторженно и удивленно, будто это был не кусочек смерти, а драгоценный камень.

Во время ужина Мамонтов извинился и куда-то отлучился, но вскоре вернулся и привез несколько экземпляров газеты, пахнущей свежей краской. Передал их Хлебникову.

Хлебников зашел в кабинет и наедине пропитал статью Мамонтова о себе. Вернулся, поблагодарил автора, но почти сухо.

— Вам что-нибудь не понравилось? — спросил Сергей Афанасьевич.

— Ничего. Но можно было немного поскромнее. У нас если пишут, то… Сам поневоле уверуешь, что ты не из простого теста.

— Со стороны видней, Кирилл Петрович, — оправдывался Мамонтов.

— Может быть. Не знаю. Но — «полководческий гений»!.. Не слишком ли много гениев? Хватит с нас и того, что мы бескорыстно служим России.

— А она не может за это не быть благодарной.

Маршал стал ладонями закрывать уши.

— Сережа! Не надо… Мы — русские люди. И не привыкли к тому, чтобы о нас много говорили. Мы привыкли больше делать. В этом характерная черта нашего народа. А без него мы не существуем. Коль мы что-нибудь и значим, то только вместе с ним. И уж если он признает тебя, то недаром. И кто бы ты ни был — маршал или рядовой, — ты должник его вечный! Не дай бог, вознесешь свое имя! Грош тогда тебе цена!

— Мне это не угрожает, — сказал Мамонтов.

— Тебе — да. И я хочу, чтобы ты так же думал и обо мне.

Теперь Мамонтов понял, что претензии маршала не такие уж безобидные. Но и Хлебников не прав, если он недооценивает свои возможности. Если полководец потеряет веру в них, он не полководец. Солдаты вверяют ему свои жизни, а Родина — судьбу.

Приехал генерал-полковник Прохоров, не раздеваясь остановился на пороге гостиной:

— Поздравляю вас, Кирилл Петрович! — Он обнял маршала. — Извините, пришлось задержаться на службе.

Все заметили, что Прохоров никогда не был таким возбужденно-радостным.

— Есть причина! — ответил он.

Прохоров сел рядом с маршалом, и, положив друг другу на плечи руки, они запели:

Эх, как служил солдат ровно тридцать лет, Ровно тридцать лет…

Выделялся громовой «бронетанковый» бас Прохорова, а маршал пел негромко, почти нежно.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Телеграмма была из Сочи:

«Встречай, поезд 8, вагон 3. Демин, Неладин».

Не успел Шорников подбежать к вагону, как Демин и какие-то пассажиры уже выкатывали из тамбура коляску с Неладиным, а вернее, снимали ее на руках. Шорников стал помогать им и только потом, когда коляска была на перроне, поздоровался. Комиссар Демин первым нежно обнял его, улыбнулся как-то очень тепло, по-родственному.

Шел дождь. Поеживаясь, они торопливо покатили коляску к тоннелю.

— Посторонись!

Курортники выглядели по-разному. Неладин был загорелым, одни зубы белели, а комиссар бледный, видимо избегал солнца.

— Посторонись!

Пассажиры расступались перед ними, образуя своеобразный коридор, будто все только для того здесь и оказались, чтобы встретить этого крепыша в коляске. Неладин был одет по-праздничному — в новом костюме и при наградах.

Вниз по ступенькам коляску пришлось опять сносить на руках. Какие-то незнакомые люди, мужчины и даже женщины, протянули свои руки, потащили.

— Извините, — смущаясь, говорил Неладин. — Извините.

Множество рук вынесло его на привокзальную площадь.

— Спасибо, друзья! Извините!

Какой-то шофер-«левак» доставил их за пятерку к гостинице, где Шорников забронировал номер. Поднялись в лифте на шестой этаж, распахнули окна.