— Ну, так что там? — встретил он его у дверей. — Рассказывайте скорее.
— Да вы не волнуйтесь, товарищ генерал. Все хорошо.
Прохоров улыбнулся, но тут же какая-то кислая мина изменила всегда спокойное лицо генерала.
— А вы не приукрашиваете?
— Нет.
Генерал зажал рукой свой подбородок и произнес:
— А все-таки скверно получилось! Понадеялся на одного «деятеля»… Вот так всегда бывает…
— Ничего, все обошлось.
— Успокаиваете? Как будто я сам не понимаю! Никто из нас на фронте не сомневался, что есть чувство посильнее кровного родства. И если мы теперь разуверимся?!
Демин, конечно, считал, что промолчал тогда его бывший комкор. Не отозвался… А ведь и корабли в море за сотни миль идут на сигнал «SOS».
Как тогда у себя на Оке в беседе с Шорниковым, так и теперь комиссар ни словом ни обмолвился о том, что произошло.
У подъезда скрипнули тормоза. Шорников посмотрел в окно — машина была Прохорова. Генерал вышел из нее и деловито направился а входу.
— Я не ошибся?
— Не ошиблись, товарищ генерал!
— Здравия желаю, гвардейцы! — Прохоров обнял Демина, потом Неладина и Шорникова. — Спасибо, друзья, что вспомнили. И я все понимаю. Что я теперь для вас значу? Только для Шорникова — начальник, а для всех остальных…
— Прошу к столу, — сказал Демин.
Прохоров вскинул на него глаза:
— Может, ты, комиссар, сначала меня побреешь — в назидание потомкам?
— Ладно, обойдемся и без этого.
Неладин разлил вино по стаканам:
— Давайте вспоминать только хорошее. Разве у нас его не было?
— Верно, Неладин! — сказал комиссар. — За встречу, за наших друзей — гвардейцев-сталинградцев.
Генерал опять стал намекать на свою вину, но Демин всячески избегал разговора на эту тему.
— А не спеть ли нам? — предложил Неладин.
— Рановато пока, — ответил Прохоров. Он закурил и пристально посмотрел на Демина: — Ну, как твое самочувствие, комиссар?
— Спасибо. Вроде все нормально. Как вам служится? Порядок в танковых войсках?
— Порядок!
Минута молчания показалась вечностью. И наверное, потому Неладин запел: «Эх, да ты калинушка…» Демин и Прохоров стали подпевать ему, голоса их скрипели, как немазаные телеги, и только у Неладина все такой же звонкий и крепкий голос, как у ротного запевалы. Но песня все же оборвалась. Неладин затянул другую — о трех танкистах, и опять ничего не получилось.
— Стареем! — вздохнул генерал.
— Ну что вы, Тимофей Федорович! — сказал Неладин. — Вы-то нисколько не изменились. И все мы вас любим.
Прохоров улыбнулся, потом нахмурился:
— Все это красивые слова, Неладин.
— Вы меня обижаете, товарищ генерал. Помните мой батальон?
— Не надо, Неладин, — остановил его комиссар. — Ты же не пьян.
— Извините. Вы уж, товарищи, не обращайте на меня внимания, если я иногда не в тон что-нибудь брякну.
— Было бы искренне сказано, — заметил Прохоров.
— Мы не искренне не можем! Мы — солдаты. В бою грудью прикрывали своих командиров и комиссаров. Тянулись к вам, как крупинки к магниту. Так неужели сегодня мы можем представить вас иными?
Генерал встал, резким шагом обошел стол, обнял Неладина и поцеловал.
— Спасибо, родной.
— Когда я узнал, что наш комиссар…
— Неладин! Давайте не будем говорить о присутствующих, — оборвал его комиссар. — Мы же понимаем, что с тех пор, как кончилась война, немало воды утекло. Но мы счастливы уже потому, что прожили свой век недаром. Да и жить только прошлым — невольно вступить в конфликт со временем. Вы поняли меня?
— И понял, и нет. Что-то вы все же недоговариваете. Мы действительно счастливы. Даже я… И за это вам спасибо. Время, конечно, делает свое дело. Но есть металлы, которые не поддаются времени. А то, что быстро ржавеет…
— Не надо, — опять попросил Демин.
— Нет, пусть говорит! — сказал генерал. — Это мне по заслугам.
На улице потемнело, над Москвой сверкали молнии, раскаты грома приближались. Казалось, был праздник и столица салютовала.
— Комиссар, — потушив папироску, начал Прохоров, — хочешь ты этого или не хочешь, но ты должен меня выслушать. Не в свое оправдание скажу, И не потому, что мы прошли такой путь вместе. Самая страшная беда — безразличие к людям. Счастье на свете, может, в том и заключается, чтобы ты вовремя пришел человеку на помощь. Не отвернулся… Скажи, только честно… Обижаешься на меня?
— Сейчас, наверное, нет.
— Да, слишком много времени прошло.