Когда Елена успокоилась, Мамонтов стал читать им свои записки, сделанные по дорогам Японии и Вьетнама. Написано было проникновенно. Боль и удивление, отклик живого сердца.
Они поздравили его с успехом, Сергей Афанасьевич был растроган, он давно мечтал написать что-нибудь стоящее.
— К сожалению, это очень поздняя книга! — сказал он. — Но лучше поздно, чем никогда.
Близилась полночь, и они все втроем вышли на улицу. Большая оранжевая луна висела над городом. Она напоминала огромное раскаленное ядро, которое от прикосновения какой-то звезды в любую минуту может взорваться. И тогда рухнут небоскребы, завалив проезды на улицах, а на площадях зазияют трещины, как ущелья.
А Шорников представил далекие чужие острова в тумане, треск цикад в тишине и какой-то тяжелый стон моря. Вечный стон. Как эхо того бедствия. И предостережение нового.
Елена толкнула его плечом:
— Дорогой человек, не забывайте, что вы идете с дамой.
— Простите.
— А мне чего-то страшно, а чего — и сама не знаю. Прежде я как-то не задумывалась над ценой своей жизни, а теперь начинаю понимать, что это такое! Но боюсь больше не за себя, за вас. И за то, что дни, которые могли быть счастливыми, утекут неприметно. Бездарно! А скоро, наверное, мы и вообще редко будем видеться. Я перейду наконец на работу по своей специальности.
— Поздравляю!
— Не знаю, следует ли меня поздравлять… Неужели вы нисколько не скучаете обо мне?
Он взял ее за руки и ответил не сразу:
— Больше чем скучаю.
Почти каждый вечер Елена и Шорников уходили с работы вместе. Бродили по набережной, по бульварам, усыпанным пожелтевшей листвой. Как-то зашли в ресторан «Бега». Свободных мест было много, но на всех столах окурки и пустые бутылки, куски хлеба. Оркестр молчал — трубы смиренно лежали на стульях.
Елена поморщилась:
— Не нравится мне здесь. Давайте уж лучше возьмем бутылку шампанского и поедем ко мне. Вы еще не были у меня на новой квартире.
Она жила теперь в кооперативном доме — типичной «коробочке». В старой квартире поселилась сестра, которая вернулась с семьей из-за границы.
На лифте поднялись на девятый этаж, вошли в небольшой коридорчик.
— Говорите тихо, а то разбудим соседей, — предупредила Елена.
Она открыла дверь, взяла у него фуражку, повесила на вешалку и, не зажигая света, включила телевизор. Заканчивался иностранный фильм. Ловили крупных жуликов-фальшивовалютчиков. Среди них была женщина — обаятельная, с тонкой душой. Ее сумели втянуть в свою компанию мошенники. И вот — у нее миллионы, но она несчастна… Большая спальня, широкая кровать. Полуобнаженная женщина разговаривает по телефону. Долго не соглашается, потом загадочно и с трагическим видом отвечает: «Что ж, приезжайте!» И вот она и молодцеватые парни топчут ногами деньги — новые, сделанные ими купюры. «Танец змеи», — подумал Шорников.
Елена переключила телевизор на другую программу. Замелькали кадры о пограничниках. Заснеженный остров на Амуре. Солдаты в белых полушубках настороженно вглядываются в даль…
Елена вспомнила, что с Шорниковым недавно вели разговор о каком-то новом назначении.
— Коля, неужели вы правда уедете?
— Пока ничего не ясно. Как я понял, это был предварительный разговор.
— Не утешайте меня. — Она пододвинулась к нему ближе, рассматривая его лицо, провела ладонью по вискам. — Мне бы не хотелось расставаться.
Но что он может сделать? Военный есть военный. Да и вообще трудно сказать, что с ним завтра будет. А пока они вместе.
Со слезами на глазах она целовала его и шептала малосвязные слова. Пусть даже они оба и пожалеют потом, но сейчас имеют же они тоже право хоть на какое-то счастье!
А на экране телевизора солдаты-пограничники в белых полушубках. Комментатор говорит что-то тревожное. Елена повернула маховичок — белое яблочко погасло.
Утром Шорников открыл глаза, и сначала ему показалось, что он находится в салоне какого-то огромного корабля, — тихо и очень солнечно. В квартире уже все было убрано, на кухне кипел чайник, а Елена стояла возле умывальника и чистила зубы. Он видел в зеркале ее отражение: пышные, упавшие на плечи локоны, большие озорные глаза.
Он вскочил с постели по-солдатски, начал одеваться.
— Можно не торопиться, — сказала Елена, — у нас в запасе еще много времени.
«О, если бы это было так!»
Елена стала какой-то преображенной, даже в походке что-то изменилось — ступала спокойнее, а в глазах одна нежность. И взглядом, и каждым своим движением она говорила: я твоя, счастлива и благодарна тебе. И останусь благодарной, если даже этим все между нами кончится.