Я надуваюсь, опухают ступни и ладони. Наверное, так чувствует себя разбухшая от генетического материала бактерия перед тем, как начинает делиться?
2 апреля
От компьютеризированной Вислы (дантистки) посылаю по электронной почте корректуру. В кабинете как раз декорируют стены. Фотографии с каким-то парадонтозом и снимки вылеченных зубов. У гинеколога, делающего аборты, тоже должны висеть кадры: до и после операции.
Вислу интересуют не только дырки в зубах, но и их окружение. Едва ли не каждый раз она сообщает мне об очередном открытии: о связи зубовного скрежета и головной боли, больного зуба и скоропостижной смерти. Дантистов это, должно быть, страшно возбуждает. Они устраивают себе конференции («Нижний левый шестой»), на которые съезжаются со всего мира. Висла читает доклады в Японии, Европе, публикует научные статьи. В кабинете принимает иностранцев. Ее французская ассистентка обучилась командовать по-польски: «Закуси!» Это ассоциируется у нее со славянским городом «Загреб», известным по теленовостям. Если требуется, чтобы польский пациент сжал зубы, она кричит «Загреб!» или — по ошибке — «Сараево!».
Пытаюсь поспать. Засыпаю в двадцать три ноль-ноль. Четыре перерыва на походы в туалет, просыпаюсь в пять: итого четыре-пять часов отдыха. Меня будит шум. Пусть… трактор, весна, пашут, сеют. Стекла дребезжат. Полночь. На улице «Апокалипсис сегодня»: в тумане садится вертолет, красный пожар огней. Он прилетел за старушкой, чтобы забрать ее в больницу. У нас есть машина, так что за мной никто не прилетит.
3 апреля
Глазею на арест Милошевича, не подозревая, что это может иметь ко мне какое бы то ни было отношение. Звонок из Белграда, безумная переводчица:
— Мы наконец можем издать «My zdes' emigranty»!
Я миллион раз объясняла девушке, что они не могут — права на книгу у французов.
— Достаточно твоей подписи.
Недостаточно. Что, Сербия — какая-то советская Россия, где не действуют авторские права? Почему именно «My zdes'...», с русским названием? И как связан арест этого бандита с моей книгой…
Я не в состоянии договориться с переводчицей. Когда-то посредником между нами выступала дама не то из консульства, не то из посольства, не то из Польского института. Есть дотация, есть переведенная книга, все зависит от меня. Я пытаюсь понять, безумие это или наглость. В письме переводчица упоминает подслушки, коммунистические козни. Отсылаю ее к польской издательнице.
Милошевич, возможно, избежит европейского суда (отсюда энтузиазм переводчицы, предчувствующей безнаказанность подданных?), Сербия тоже, а я все-таки ничего не подпишу, веруя в авторское и европейское право.
Возвращается острота обоняния, как было в начале беременности. Сегодня, кроме ядовитых запахов и ароматов на первый взгляд ничем не пахнущих предметов, я чувствую запах малыша. Так пахнет мое тело — ребенком.
Помимо обоняния пробуждается также орган счастья. Давно уже я не чувствовала себя так хорошо. Весна, Петр не ходит на эти чертовы ночные дежурства, у меня море, океан времени. Рисую, читаю, греюсь на террасе. Люди улыбаются.
Предложение из журнала «Впрост» — писать для них с мая страничку два раза в месяц. Я соглашаюсь, но мы начинаем торговаться по поводу денег. Это они так низко меня ценят или «Впрост» — нищий? (Э-э-э, не верю.) Даем друг другу время подумать (размякнуть).
Положив трубку, впадаю в панику. Погодите, во что я опять впуталась? С одной стороны, достойный, регулярный заработок. С другой — рабство с интервалом в две недели.
Хорошо писать в популярную газету «по вдохновению», когда что-нибудь разозлит или рассмешит. Свежие впечатления, которые публикуются моментально, без месячной отсрочки. Свой последний фельетон в качестве свободного, не связанного обязательствами человека я напечатала во «Впросте», кажется, год тому назад. Писала, когда хотела. Тема всегда найдется, человеческая глупость не имеет границ, но…
Тым[128], мастер своего дела, спрашивал: «Существует ли долг по отношению к читателю фельетонов? Должен ли человек писать, если ему не хочется и не о чем?» Невозможно регулярно производить шедевры, с неизменным блеском отрабатывать барщину. Чаще всего фельетонист на ставке заканчивает скукой, копанием в собственных внутренностях или цитированием (зарубежных газет), то есть «комментированием» комментариев. Другая опасность — писать правду, невзирая на конъюнктуру. В результате — угрозы, запугивание судом. Как раз за фельетон во «Впросте» один парень потребовал от меня компенсации. Я сроду не держала в руках сумму, которую он хотел получить в качестве «извинения». В конце концов скандалист пошел на попятный, испугался, что проиграет дело.