– Ну, и вашу технику тоже впору на себе тащить. Что у вас? Цепь, наверно?
– Ну да, барахлит. Слетает с ведущего барабана – и все! Мы с Верой вовсе замучились.
– Попить есть?
– Есть. На вот флягу. А что делать? У нас самая дальняя загонка. Я наказал шоферу, чтобы прислали летучку или механика. Машина придет за зерном, а у меня в бункере – шиш! А что делать, если цепь слетает?
– Натяжку надо ей дать посильнее.
– Какой ты умный! Что я, не знаю, что ли? Уже некуда.
Павел опустил флягу и посмотрел на парня. Подумал: "Сердится. Неловко ему перед ней".
Светлые волосы комбайнера были всклокочены, пухлые губы обиженно сжаты. Лицо девушки оставалось в тени.
– Серёжа не виноват. Он уже все испробовал.
– Все, все! – подхватил комбайнер. – Я, понимаешь, только с курсов. Хлеб убираю первый раз, и штурвальная моя – тоже. И несправедливо это: Федора Лузгина, самого опытного, – на первое отделение, под носом у совхоза, а нас с Верой вон куда загнали! По-ка-а механика дождешься!…
– Ладно. Давай зубило, бородок. Кувалда есть?
– Нету кувалды… Товарищ, ты пей еще. Воды хватит.
– Тогда давай гаечный ключ. Самый большой. Вместо наковальни. Понял?
– Ну да, понял! Понял…
Сережа засуетился: расстелил брезент так, чтобы на него падал свет фар, разложил инструмент.
Павел зажал в кулаке зубило, повернул его и поплевал на острие. Несколькими сильными ударами, так, что из-под молотка брызнули искры, расклепал цепь, вышиб бородком соединительные валики и вынул одно звено.
Вера и Сережа напряженно следили за работой незнакомца. Он стоял на коленях, ссутулив широкие, обтянутые тесной кожанкой плечи; его тяжелые кулаки, казалось, могли бы справиться с цепью и без инструмента.
– Готово. Ставьте, посмотрим. – Павел слизнул с пальца кровь.
Девушка поспешно подала ему чистую ветошь. – Возьмите, пожалуйста. Больно?
– Ерунда. Давно зубилом не работал.
Теперь он рассмотрел лицо Веры. Оно было совсем еще детское и какое-то смешно озабоченное. Румяная щека и светлая косынка перепачканы в машинном масле.
Когда комбайн тронулся, наконец, и пошел подбирать валки пшеницы, Павел растянулся на брезенте, подложил под голову рюкзак. Комбайн удалялся, двигатель тарахтел глухо и ровно, как вагонные колеса на стыках, и Павлу показалось, что он все еще лежит на жесткой полке, а за окном проплывают вишерские болота, подмосковные сады, плоты на Каме, уральские туннели, курганские степи. И всю дорогу – один, без Елены, бзз товарищей, без очкастого Генки… Генка! Тонкая шея, острый нос, на носу очки. В них отражается свет люстры актового зала. "Есть предложение исключить…" Так отражается, что глазам больно…
Комбайн, разворачиваясь, полоснул лучами фар по глазам. Павел проснулся. От земли тянуло предутренней сыростью и тушеной капустой: прямо перед его носом на расстеленной косынке лежал кусок пирога и стояла фляга. Комбайн стрекотал поодаль, рядом с ним двигался грузовик.
Пирог оказался свежим и ароматным. Павел съел его до крошки. Потом достал из мешка конфеты и открыл флягу-в ней оказался чай. После дороги по степи Павел никак не мог напиться.
Подъехал грузовик. Остановился в двух шагах, слепя фарами.
– Вот он, – сказала Вера. – Проснулись? Плотный мужчина в плаще спрыгнул с подножки.
– Ты к нам, что ли, молодой человек? По путевке?
– Нет…
– Не к нам?… – Мужчина вдруг рассердился, нагнулся, сгреб с брезента косынку. – Чего тут раскидалась, Верка?
– Ладно, вы полегче. – Павел взял у него косынку, расправил, положил в нее две оставшиеся конфеты и отдал девушке: -Спасибо вам, Вера.
– Егоровна, – буркнул мужчина. – А я – Егор Фомич. Будем знакомы. Куда же, если не к нам? Тут вокруг на полсотни километров нет жилья.
– Так я же и не говорю, что не к вам. Только путевки у меня нет.
– Слушай, товарищ, мне люди вот как нужны…
– Что вы, я сам… – Павел шагнул к Вере, но та уже успела затолкать его велосипед в кузов машины.
– Ага, дочка, правильно! – Егор Фомич полез вслед за велосипедом и крепко встал на грузовике, зарывшись сапогами в зерно. Протянул Павлу руку – Цепляйся! Мне тут прохлаждаться недосуг.
Рявкнул мотор. Павел едва успел ухватиться за борт и перемахнуть в кузов. Машина с места взяла разгон и пошла, набирая скорость.
Лёва Королевич и другие
– Ты почему не спишь, Граня?… Да брось, ничего Верке не сделается, там же с нею Серёжа. Я только что оттуда, все у них в порядке. Послушай, Граня, сейчас к тебе придет один товарищ – Павел Крылов. Ты покорми его, пожалуйста, и уложи поспать.
– Я уже отоспался, Егор Фомич. В поезде и в степи. И поел. Давайте мне работу.
Павел сидел на табурете, положив кулаки на колени. Его обветренные губы запеклись и почернели, худое лицо было напряженным.
Директор положил телефонную трубку:
– Хорошо. Прочти вон там…
Под портретом Ленина висел лозунг, написанный чернилами на полосе бумаги: "Не дадим зерну зимовать в степи".
– Это пионеры сюда повесили, чтобы у меня перед глазами было. Ребята помогают чем могут: сопровождают зерно, чтоб оно при перевозке не рассыпалось, дежурят на токах… Ты не суди по тому комбайну, его со свалки взяли. По нынешним временам это не машина, да и Сережка с Веркой еще не механизаторы. Но сколько-то все равно уберут. Элеватор далеко, но мы подготовили временные ссыпные пункты: покрыли навесы толем, полы забетонировали. Понаделали прицепы из списанных грузовиков, а некоторые из них подлатали – пригодятся, – когда подъедут студенты, посадим их на эти грузовики…
– А когда они приедут?
– Уже есть телеграмма.
– Дайте же мне скорее работу, Егор Фомич!
На улице раздался треск мотоцикла и смолк под окном. В комнату быстро вошел человек в стеганке. Лицо его горело.
– У Лузгина заминка, Егор Фомич! Комбайны простаивают с полными бункерами.
– Что ты предпринял?
– Там корреспондент из областной газеты попался мне под руку, на своем "москвиче" приехал. Так я его на грузовик пересадил – уговорил поработать. Потом Сашку Губанова с цистерны снял – тоже на трехтонку. Дело улучшилось. Не знаю только, кто теперь воду в бригады повезет?
– Вот он повезет. Забирай его, Григорий!
– Как… водовозом? – спросил Павел.
– А ты что, руководящей работы захотел? Тогда меняйтесь. Ты согласен водовозом, Гриша?
– Еще как!
– А ты – главным агрономом? Павел насупился, промолчал.
– На, возьми ключ от зажигания, – сказал Григорий. – Пойдем.
Над рядами одноэтажных домов за силосной башней занималась заря; она багрово отражалась в окнах, румянила изоляторы на столбах. Ветер доносил из еще сумеречной степи рокот моторов. На широкой пыльной улице стояла брошенная посреди дороги автоцистерна, на ее подножке сидел босоногий мальчишка в школьной фуражке, в рубахе навыпуск, через плечо у него висела котомка, на руках были надеты огромные шоферские перчатки с крагами.
– Ты еще здесь, Юрка? Оставь про это думать. Угробишь и себя, и машину.
– Да вы испробуйте меня, дядя Гриша! Я же знаю, как скорости переключать, как все… Ну, дайте ключ…
– Нет. Поезжай вот с ним. Сначала на насосную, потом по бригадам. Он – человек новый, его надо в курс ввести. А для этого лучше тебя никого не найдешь. Соглашайся, Юрий Петрович. – Агроном заискивающе похлопал мальчишку по плечу и пошел скорым шагом к своему мотоциклу.
Юрка с ненавистью посмотрел на Павла.
– "Но-овый"! Много тут новых приезжает, а своим не доверяют. Учти, если в дороге что изломается, в гараже никого нет, все слесаря на уборке.
– Не шпыняй хоть ты меня, – сказал Павел. – Я тебе порулить дам.
Юрка сразу повеселел. Забрался в кабину, хозяйственно повесил в угол на гвоздь свою котомку.
– А я тебе пирога отломлю. Мне мама полную сумку натолкала. Ты как заводишь: отжимаешь сцепление или на нейтралку ставишь?…