Женщины с ужасом слушали бульканье, которое вырывалось из перекошенного рта брата.
— Они отправились туда на весь день, — продолжал Самсон, — с полотенцами, зонтом, мячом, бутербродами. А я забыл свой крем от загара. В детстве я вроде бы всегда обгорал, правда? Конечно же, надо было переворачиваться, я все время думал: надо перевернуться на живот…
— К нему вернется речь? — спросила Дебора женщину в… — хиджаб, вот как это называется.
— Речь на удивление быстро восстанавливается. Только понимать ее непросто — это как найти угол, под которым вы различаете фигуры в голограмме.
— В детстве, — говорил Сэмми, — когда мы ныряли, разве кто-нибудь визжал? Мне понравились Джои и Стейси. Они выбегали из воды и кричали мне «Простите!», если обрызгали. А на Чарли брызгали нарочно, и он плакал.
— Не найдете ли вазу? — Ширли протянула женщине в хиджабе пестрый букет, но та его не взяла.
— Простите, но в отделении неотложной помощи мы не можем заниматься цветами.
— Как это — не можете?
— Ширли, одумайся! — сказала Деб. — Ты говоришь с доктором!
Тут только Ширли заметила стетоскоп вокруг ворота белого халата, но признать, что это ее смутило, не захотела.
— Ну и что такого? — сказала она. — Разве нельзя было просто передать букет какой-нибудь сестре?
— С каких пор ты просишь врачей позаботиться о цветах? — не отставала Деб. Бывают моменты, когда продолжаешь говорить, словно другие в той же комнате из любезности не услышат или не поймут, что речь идет о них.
— Не парься, — это выражение Ширли переняла у внуков.
— Джои и Стейси пошли за мороженым, Чарли дожидаться не стали, и он с плачем побежал за ними. Помнишь, какие ножки были у Стьюи, когда он бегал? Я хотел повернуть голову, посмотреть, как бежит Чарли, — и не смог.
Женщина в хиджабе — в мыслях Ширли она как-то связывалась с ее оплошной просьбой о цветах — похоже, не собиралась уходить. Она стояла у изножья кровати Сэмми и что-то писала на его табличке. Потом сказала:
— Все витальные параметры в порядке.
— Так вы его врач? — спросила Ширли.
— Да, в отделении неотложной помощи. Мы найдем мистеру Горвицу место в нашем Центре престарелых, там он пройдет курс реабилитации.
— Реабилитации? Ну да. И как долго он там пробудет?
— По меньшей мере несколько недель. Конечно, витальные параметры в норме, но учиться ходить и ухаживать за собой ему придется заново. Там и его речью займутся. — Она повернулась к пациенту: — Я еще загляну к вам. А пока пообщайтесь с гостями.
Когда она ушла, Ширли сказала Деб:
— Чего ты добиваешься, когда грубишь врачам Сэмми?
— Врачам? И многим врачам я нагрубила?
— Ты бы не стала просить обычного врача позаботиться о цветах.
Самсон сказал:
— Она еврейка, — а они защебетали:
— Да, да, милый, все в порядке!
И одна взяла одну его руку, другая — другую, и не отпускали.
— Что ты читаешь? — Филлис, сестра с третьего этажа, спросила внучку, которую оставили с ней до вечера.
— Сказку, — ответила девочка.
Филлис велела ей сесть с книжкой на место Бети — та ушла в отделение неотложной помощи опрашивать Иду Фаркаш.
— И о чем сказка?
Внучка читала про девочку, такую красавицу, что солнце — а оно чего только не повидало — поражалось каждый раз, когда освещало ее лицо. Мачеха девочки, злая ведьма, очень плохо с ней обращалась. А где же ее отец? Он уехал по своим делам; уехал на охоту; во всяком случае, он далеко, и девочка убегает из дома. Она приходит в густой темный лес. Когда наступает ночь, она сворачивается клубочком в дупле дерева и засыпает, и внучка Филлис, и сама Филлис, и Бети Бернстайн знают, и Ида Фаркаш когда-то знала, и даже те люди, которые не читали и никогда не слышали эту сказку, знают, что девочка выйдет замуж за принца с добрыми глазами. Они унаследуют полкоролевства, и если они еще не умерли, то и сейчас живы.
Войдя в отделение неотложной помощи, Бети увидела Люси, и толстую девочку, и ее толстую мамашу — та уговаривала брата девочки перестать наконец сосать колу и выбросить бутылку в корзину. Как раз в это время ноги старика с коркой крови на виске резко подпрыгнули, словно кукольник решил, что пора потянуть за все веревочки разом.
— Как он? — спросила Бети.