— Все хорошо, — ответила Сестра-Индианка.
— Кто из них Ида Фаркаш?
Сестра показала на спящую горбунью:
— Она не знает ни кто она, ни где живет, ну ничего. Я поищу свободную палату. Та еще, похоже, будет ночь.
— Ида Фаркаш? — обратилась Бети к спящей старухе. — Мне надо задать вам несколько вопросов.
Старуха вовсе не была горбуньей. И в подземке, бывало, встречаешь пьяных, заснувших таким глубоким сном, что у них не работает инстинкт, который не позволяет человеку валяться в общественном месте. Женщина чуть ли не съехала со стула и почти лежала. Седая голова с просвечивающим розоватым черепом упала на щуплую детскую грудь. Есть вещи — и да простим себя, есть люди, — к которым мы не хотели бы прикасаться. Бети Берстайн тронула рукав Иды Фаркаш указательным пальцем правой руки.
— Миссис Фаркаш?
Ида открыла глаза и так скривила рот, что Бети подумала: «Я ей не нравлюсь».
Бети села напротив безобразной старухи и спросила, знает ли та, где находится.
— В отделении неотложной помощи «Ливанских кедров».
— Как вас зовут?
— Ида Фаркаш.
— Вы помните, где живете?
Ида Фаркаш назвала свой нью-йоркский адрес и дату и место рождения:
— Пожонь, так он назывался до Первой мировой, когда это была еще Венгрия. Словаки называют его Братиславой. А по-немецки — Пресбург.
Рубрики для истории Австро-Венгерской империи двадцатого века в анкете не было.
— Ближайшие родственники?
— Марта, дочь. С сестрой Польди мы не разговариваем.
— Вы помните номер телефона дочери?
— Еще бы, и мне это так помогает, что вы будете смеяться! Я звоню и мило беседую с автоответчиком, а потом сижу в своей квартире и жду, когда моей дочери взбредет в голову мне перезвонить.
— Семейное положение?
— То еще положение, — сказала Ида Фаркаш. — Твой молодой муж везет тебя домой со свадьбы в автобусе, а под мышкой у него свернутый ковер.
— Ковер? Что еще за ковер?
— Ковер! Паршивый ковер, который лежал у маминой кровати, а Берта решила, что я захочу положить его в вестибюле. Откуда бы у меня взялся этот самый вестибюль? Берта была старшей, ей и досталась квартира на Двенадцатой юденгассе. В конце концов ее, конечно, отобрали нацисты. Польди с Кари и мы с Миклошом уехали, только мы и уехали. Ну кто, скажите, приносит ковер на свадьбу?
— Занятия?
— Занятие нацистами Братиславы в марте тысяча девятьсот тридцать девятого?..
— Тут, по-моему, имеется в виду род ваших занятий — где вы работали?
— Когда я с ребенком приехала в Нью-Йорк, Миклош уже умер. Польди получила место компаньонки у своей «мисс Маргейт». Она нас никогда не знакомила, никогда не брала меня на «вечера» этой самой мисс. И на день рождения Герты Франкель не взяла, а ведь в одном классе с ней училась вовсе не Польди, а я, пусть мы и не дружили.
— Так где вы все-таки работали?
— Кари, муж Польди, занимался импортом вина в Братиславе, у них было отделение в Вене. А в Нью-Йорке мужчины работали на почте. Мы называли их packerl Schupfer. «Швыряльщики пакетов», так мы их называли. А когда он умер, в пятьдесят третьем, мы с Мартой переехали к Польди, я получила свидетельство, стала социальным работником и служила в отделе социального страхования на Кастель-стрит, где никто не сказал ни мне, ни Герби Дукашу, что, если хочешь продвинуться, надо пойти на курсы.
«Социальный работник», — написала Бети в соответствующей графе.
— Под конец Герби решил вернуться в Будапешт. Потребовал, чтобы я заплатила тридцать пять долларов за его кровать, а ведь кто ему на эту самую кровать сшил покрывало, как не я! Одолжила у мисс Маргейт, у которой Польди в компаньонках, машинку «Зингер». Он сказал, что одна материя ему во столько встала — может, так и есть. А мне только всего и прислал, что одну паршивую открытку, когда отдыхал в Балатонлелле.
«Образование?» — спросила анкета.
— Польдин Кари был ушлый, — сказала Ида Фаркаш. — Он ввез их в Нью-Йорк нелегально, через Канаду, а мы с Миклошом и ребенком сидели в гостинице «Будапешт» в Санто-Доминго — ждали «квоты». У него были усики как у Гитлера, у Миклоша. Подумать только, — сказала Ида Бети Бернстайн, — женщина помнит, как муж вез ее после свадьбы домой в автобусе.
Сестра Тротвуд принесла Люси халат:
— Он завязывается на спине.
— По-моему, мне следует подождать доктора Хаддад, — сказала Люси.
— Свою одежду положите в эту сумку, — сказала Тротвуд.
На большой сумке черными крупными буквами значилось: СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ. Читателю необходимо иметь в виду, что отсутствие должной падежной формы застрянет занозой в подсознании Люси до конца этого повествования. Люси вспомнила, что должна вести себя как обычный пациент, и последовала за сестрой.