Но Брусилов не сделал выводов и начал винить всех подряд в провале операции. Того же Алексеева за то, что «не стал развивать его успех». Алексей Алексеевич ведь уже положил в полях целую прорву солдатиков, а у этого жлоба они почему-то взяли и кончились. Как же так? Изменник! Предатель! Не иначе. А уж как подчинённые этого «гения» провинились – не пересказать. Тот же Каледин – его выдвиженец и ставленник – относительно неплохо командовал своей армией… до тех пор, как Брусилов не стал вмешиваться в каждую мелочь и не запорол всё по своему обыкновению.
В общем и целом – трэш, угар и содомия. Что, впрочем, не помешало впоследствии советской историографии превозносить его успех буквально до небес. Дескать, самый талантливый царский генерал не только «Февраль» поддержал, но и «Октябрь», добровольно вступив в РККА. И Максим был искренне счастлив, что в этой истории Брусилов не имел никакой возможности повторить свой «подвиг». С такими героями и врагов не нужно.
Так или иначе, но конфликт фронтов нарастал. Сторонники Драгомирова и нарочитой «русскости» переводились к Брусилову. Те же, кто хоть немного мыслил и мог в должной мере оценить успехи Меншикова и Ренненкампфа – уходили на север. Благо, что ни Алексей Алексеевич, ни Павел Карлович переводам не препятствовали.
#Их было много, но не так чтобы и валом. Можно было стерпеть…
– И что вы предлагаете делать дальше? – поинтересовался Меншиков, после того как генерал обрисовал ему ситуацию. – Генерал Иванов верен императору, но он валенок и не сможет сгладить спор. Брусилов, очевидно, и дальше станет саботировать общие дела. И ничего поделать с ним пока нельзя. Гнилая ситуация.
– Гнилая, – кивнул Ренненкампф. – Значит, нужно думать о том, как своими силами справиться. Без оглядки на смежников…
Поговорили. Ренненкампф поехал по своим делам, а Меншиков отправился во дворец. К жене. Дорога проходила тихо и спокойно. Кортеж, которым он теперь ездил везде и всегда, обеспечивал безопасность. А он сидел в ничем не примечательной безликой машине и думал, поглядывая в окошко в просветы между шторок, которые скрывали его от посторонних глаз, что позволяло не сильно опасаться вычислений. Ведь такие же висели на всех авто, да и машины в кортеже периодически по дороге менялись местами.
И тут его глаз что-то царапнуло. Образно говоря. Да не легонько, а основательно. Так, словно раздражённый подвыпивший студент ведёт ключом по крылу дорогого автомобиля, снимая стружку с отвратительным звуком.
– Останови, – бросил он водителю.
Тот подал условный звуковой сигнал, и вся колонна остановилась. Выскочили бойцы охраны, обеспечивая периметр. Вышел Меншиков и мед-
ленно, на негнущихся ногах направился к замеченной «проблеме».
Так и есть. Глаза не подвели его. Возле одной из мелких лавочек стояла Марта. Та самая Марта, которую он не нашёл в себе сил застрелить там, в Восточной Пруссии. Не смог Максим поднять руку на женщину, которой за несколько часов до того уделил своё особое генитальное внимание к обоюдному удовольствию. Да, простая служанка. Ну так и что из того? Он в те дни и знать не знал, что его судьба так замечательно сложится. Мнил будущие дни либо в бегах, либо в дурдоме.
Марта и Марта. Что в ней такого? Мало ли кто с кем совокуплялся? Да. Всё так. Но у неё на руках был младенец. И надо сказать, что, увидев приближающегося Максима, женщина побледнела и начала откровенно дёргаться. Разве что малыша прижимала сильнее.
– Как ты здесь оказалась? – спросил Меншиков, когда подошёл практически вплотную.
– Я… – тихо промямлила она и осеклась под его пристальным взглядом.
– Что ты? Как ты здесь оказалась?
Она нервно сглотнула подкативший к горлу комок и поведала ему довольно любопытную историю. Оказалось, что из Восточной Пруссии женщина выехала в Западную Померанию, где и вышла замуж. А потом и родила. Хитрое ли дело? Но мужа убили во время июньских боёв. И теперь она пыталась выжить, перебиваясь случайными заработками. Ребёнок же был с ней, потому что Марте не с кем его было оставить. Максим по-
смотрел на эту девочку и едва не вздрогнул. Глаза, цвет волос и кое-какие черты лица – они были явно его. Остальные же от Марты.
– Она от меня? – тихо, шёпотом спросил он у женщины.