Во время похода бойцы, тщательно подобранные Коршуновым, еще больше подружились друг с другом, еще ближе узнали друг друга. Боевая дружба соединяла их. Целыми днями люди молча шли вперед. Молча помогали друг другу. Никто не просил о помощи, и никто не благодарил за помощь, но если кто-нибудь уставал, рядом оказывался товарищ, который помогал уставшему; если кто-нибудь падал, товарищ помогал подняться.
Коршунов торопил отряд. Каждое утро он совещался с проводниками. По вечерам он и Иванов осматривали лошадей. Чем ближе было ущелье Трех овец, тем скорее шел отряд. Казалось, люди больше не устают. Но Коршунов знал, что после непрерывного напряжения будет непреодолимая усталость. Важно было продержаться в этом напряжении до конца похода, до конца операции. Важно было, чтобы хватило сил.
И вот - прошло восемь дней похода. Еще один день, еще один перевал и отряд будет у цели. Переход до ущелья Трех овец удалось проделать на день раньше срока. Это значит, что, укрывшись в ущелье, люди смогут отдохнуть на день больше. Это значит, что первый раз за весь поход люди отоспятся. По плану наступление на Ризабека с фронта должно было начаться на двенадцатый день после выхода из комендатуры отряда Коршунова. Окончив поход в девять дней, Коршунов имел для подготовки к бою больше двух суток.
Чем ближе было ущелье Трех овец, тем большие меры предосторожности принимал Коршунов. Все могло погибнуть, если бы Ризабек раньше времени узнал об отряде.
Ночь с восьмого на девятый день похода отряд провел в большой пещере. Пещеру отыскали Алы и Суббота. Утром Коршунов выслал в разведку Абдумамана, Алы и Субботу. Разведка вышла еще до рассвета и должна была вернуться часам к десяти. В восемь отряд был готов к выступлению. В пещере был полумрак. Тусклый коричневый свет кое-где выхватывал из темноты морду лошади, или дуло винтовки, или лицо бойца в шлеме с синими очками, поднятыми на лоб. Люди тихо переговаривались, лошади фыркали и переступали ногами. В глубине пещеры тлели угли костров.
Коршунов раздвинул ветви, скрывавшие вход в пещеру, и вышел наружу. Солнце было высоко, и день был ясный. Снег блестел на перевале. Маленькие пушистые облачка неподвижно стояли на небе, как бы зацепившись за вершины гор. Низко над перевалом медленно пролетел беркут, и его тень проплыла по снегу. Тихо. Только ручей журчал у входа в пещеру.
Коршунов посмотрел на часы. Пять минут одиннадцатого. Разведка могла опоздать и на большее время, чем пять минут, но почему-то Коршунов встревожился. Подавляя все растущее беспокойство, он насильно заставил себя думать об удачном окончании похода. Ясный день обещал легкий путь через перевал. Все складывалось хорошо.
Коршунов еще раз оглянулся вокруг, щурясь и заслоняя обеими руками глаза от солнца, и повернулся, чтобы уйти в пещеру, когда вдалеке ударил выстрел. Эхо откликнулось, горохом прокатилось в ущелье, и уже ближе прозвучал еще выстрел, третий, четвертый. Из пещеры выскочили бойцы, но Коршунов встал у входа.
- Назад! - сказал он. - Назад, товарищи!
Выстрелы гремели, не переставая, еще минут пять, потом все смолкло, и эхо стихло в отдалении. Потом на каменистом склоне горы раздался стук копыт. Коршунов прислушался. Две лошади вскачь приближались к пещере.
"Две лошади, - подумал Коршунов. - Алы обманул!"
Топот копыт приближался, и скоро стали видны два всадника. Они гнали лошадей. Впереди был Алы. Поперек его седла лежал человек. Сзади скакал Суббота. На голове Субботы не было шлема, и лоб был обмотан бинтом. Винтовку Суббота держал в руках и несколько раз оглядывался назад.
Всадники подскакали. Лошади дышали тяжело, пена клочьями падала с их боков. На седле Алы лежал Абдумаман. Грудь старика была прострелена. Алы легко поднял раненого и бережно передал пограничникам. Потом он слез с лошади и, став на колени, напился воды из ручья. Суббота подошел к Коршунову.
- Товарищ командир... Басмачи... На перевале... - Суббота задыхался.
- Спокойней, товарищ Суббота. В чем дело?
- Согласно приказу мы проехали на перевал и нашли тропу... Абдумаман сказал: едем назад... А он, Алы, говорит: посмотрим на ту сторону... На ту сторону перевала, значит... Я говорю: правильно, надо посмотреть, как спуск... Мы поехали... Старик впереди, потом Алы, потом я... Спускаемся, значит... Спуск, товарищ командир, там тяжелый, крутой... Немного спустились, и старик, Абдумаман, останавливается и показывает рукой вниз... Смотрю я - низом едут басмачи... Человек десять... Они, товарищ командир, наверное на охоту ездили, потому что у некоторых к седлам были убитые козлы приторочены. Ну, мы с коней слезли, за камни поползли и поглядели на басмачей. Потом я говорю: назад ехать нужно. Поскорее, значит, пока нас не заметили. Алы говорит: верно. Едем назад, говорит. А старик Абдумаман молчит и все смотрит, все смотрит вниз. И вдруг он винтовку вскинул - и по басмачам. Раз, второй, третий. Три выстрела дал три басмача упали с коней. А старик вскочил на камень, бьет кулаком себя в грудь и кричит, кричит что-то по-киргизски...
- Это он про сына кричал, - сказал Алы.
- Дальше, Суббота. И скорее.
- Да все уж, товарищ командир. Они, басмачи, значит, старика увидели, выстрелили, - он Алы на руки и повалился. В грудь пуля ему попала. А басмачи на нас лезут. Алы старика потащил. Я немного задержал басмачей. Потом Алы дополз до коней, а басмачи и увидели. Коня у Алы убили. Ну, Алы сел на коня Абдумамана и мне кричит: едем! А басмачи уже тут уходить стали. Трое их осталось. Сначала я хотел преследовать их, но решил скорее донести о случившемся, и погнали мы с Алы сюда. Мне вот голову поранили. Только немного, товарищ командир, чуть-чуть...
Подошел Иванов.
- Товарищ командир, - сказал он Коршунову, - старик умирает. Хочет поговорить с вами.
Коршунов пошел в пещеру. В глубине пограничники раздули костер и около огня положили Абдумамана.
"Что же делать? Что же делать теперь?" - мучительно думал Коршунов, проходя в глубь пещеры мимо притихших, взволнованных бойцов.
Все шло прахом. Весь поход оказался впустую. Через два или три часа басмачи доскачут до ущелья Трех овец, Ризабек узнает о приближении пограничников и уйдет. Уйдет за границу. Значит - зря был поход Коршунова и зря два больших отряда будут идти на Ризабека по ущелью и по руслу ручья.
Коршунов наклонился над Абдумаманом. Старик лежал на спине и смотрел прямо вверх. Он дышал с трудом, кровь шумно клокотала у него в горле и вытекала сбоку рта тонкой струйкой на жилистую шею. Когда подошел Коршунов, старик с трудом повернул голову.
- Что ты наделал, старик? - сказал Коршунов.
Старик молчал.
- Ты слышишь меня, старик? Слышишь меня?
- Да, - очень тихо сказал умирающий.
- Ты хотел говорить со мной?
- Да...
- Что ты хотел сказать?
- Нагнись...
Коршунов стал на колени и нагнулся. Умирающий шептал, задыхаясь и обдавая горячим дыханием лицо Коршунова:
- Когда... ты... поймаешь... Ризабека... скажи... ему... что... его... брата... я убил...
- Какого брата, Абдумаман?
- Я убил... Старик Абдумаман... Убил... Пусть он знает...
- Кого ты убил, старик? Где ты убил?
- Пусть знает... Ризабек... Собака... Его брата... за моего сына... я убил...
- Алы!
- Я здесь, командир.
- Ты понимаешь, что он сказал?
- Да, командир. Среди басмачей был брат Ризабека. Старик убил его. Верно. Первым выстрелом он его убил.
- Алы говорил здесь?.. - снова захрипел умирающий.
- Да, отец. Это я, Алы. Что ты хочешь сказать мне, отец?
- Прости... меня... Алы... Прости, - старик сказал что-то так тихо, что нельзя было расслышать.
- Что ты сказал? - спросил Алы.
Старик молчал.
- Что ты сказал, отец?
Молчание.
- Что ты сказал? Ты слышишь, меня, отец?