- Ну, ну. Кто это?
- Шурка Коршунов.
- Полковник Коршунов, Андрей Александрович?
- Может, он и полковник, но для меня он давно был Шуркой Коршуновым и останется Шуркой даже тогда, когда станет комбригом. Так как же, Михаил Петрович?
Начальник улыбался.
- Я и думал о полковнике Коршунове.
Из Москвы Кузнецов и Коршунов уехали вместе.
2
Забрызганный грязью автомобиль медленно пробирался по дороге к заставе. Дорога шла лесом, прямые стволы сосен обступали дорогу, и корни сосен высовывались из размытой дождями земли. Внизу, у подножий сосен, сплошь рос кустарник, и его ветви, спутанные и переплетенные, сплошной стеной подходили к дороге. Лил дождь, и капли воды монотонно стучали по верху автомобиля. Небо было видно в просветы между ветвями сосен, и небо было серое.
Рядом с шофером сидел Коршунов. Он поднял воротник шинели, нахлобучил фуражку и руки глубоко засунул в карманы. Все-таки было холодно.
Шофер осторожно вел машину и чертыхался на каждой выбоине. Дорога была вся в выбоинах, и шофер чертыхался непрерывно.
Низкое здание заставы было черным от дождя. Дежурный в брезентовом плаще шагал по лужам с винтовкой наперевес. У ворот заставы шофер остановился и дал сигнал. Дежурный неторопливо распахнул ворота и молча заглянул в окно автомобиля. У крыльца Коршунов вышел из автомобиля и, перешагнув через большую лужу, взошел на крыльцо. Дежурный, гремя сапогами, обогнал Коршунова в коридоре и крикнул: "Смирно", раскрывая двери ленинского уголка.
Начальник заставы проводил занятия с бойцами и вместе с бойцами встал перед Коршуновым. Начальник заставы был невысокого роста, худощав, и лицо у него было бледное, с красными, воспаленными глазами.
Коршунов приказал продолжать занятия и прошел в кабинет начальника заставы. В маленькой комнате с бревенчатыми стенами стояли стол и два стула. На стене, против окна, висела карта участка заставы, на столе стоял телефон. Коршунов сел к столу и закурил. Стол был покрыт старой газетой, и на газете были чернильные пятна, и поля газеты были испещрены одной и той же размашистой подписью. Косые буквы выписывали фамилию "Нестеров", и в конце был завиток, похожий на летящую птицу.
В окно билась муха.
Начальник заставы вошел в комнату.
- Садитесь, товарищ Нестеров.
- Товарищ начальник штаба...
- Погодите, товарищ Нестеров. Мне хотелось бы пройти по вашему участку, и вас я хотел бы просить сопровождать меня. По дороге мы поговорим. Хорошо, товарищ Нестеров?
- Но дождь, товарищ полковник...
- Да, дождь. Я попрошу вас дать мне брезентовый плащ и болотные сапоги.
- Быть может, вы отдохнете с дороги, товарищ полковник, и дождь пока кончится. Хотя...
- Номер сапог у меня сорок второй. Болотные сапоги пусть будут на номер больше. Для теплой портянки. Найдутся такие сапоги?
- Конечно, товарищ полковник.
- Прежде всего я хотел бы пройти на то место, где было у вас нарушение.
- Это на левом фланге, товарищ полковник, но это отсюда не меньше двенадцати километров, и там сплошные болота и...
- Тем более нужно поспешить, товарищ лейтенант.
3
Коршунов и Нестеров шли по дозорной тропе вдоль границы. Понятие тропы можно было только приблизительно применить к тем местам, по которым они проходили. Изредка в болотных кочках угадывались следы, протоптанные пограничниками, да кое-где в трясине лежали редкие и полусгнившие бревна, долженствующие изображать гать. Чаще всего приходилось просто пробираться сквозь путаницу кустарника, и с обеих сторон кустарник был так густ, что на расстоянии трех шагов ничего нельзя было разглядеть. Попадались лужайки и крохотные болотные озерца, поросшие ряской и окруженные такой же непроходимой стеной кустарника.
Дождь не переставал.
Из-под ног Нестерова (он шел впереди) несколько раз взлетали лесные птицы, один раз кто-то шарахнулся в сторону, затрещали ветви, и кто-то убегал по лесу, громко фыркая и сопя.
Нестеров вздрогнул и прислушался.
- Лось, - сказал он.
В другом месте из зарослей осоки, как из-под земли, встали два пограничника, и тихий окрик: "Стой! Кто идет?" - остановил Нестерова и Коршунова. Пограничники были в мокрых плащах, и болотная трава налипла на их плечах и спинах. Узнав начальника заставы, они доложили, что все в порядке, и исчезли в зарослях так же внезапно, как появились.
Коршунов молчал.
Нестеров рассказывал о своем участке, и рассказ его был невеселым. Болота, и непролазная топь, и лесная чаща, и бездорожье. Только три-четыре месяца в году до заставы можно добраться на автомобиле, и то - разве это дорога? Остальное время автомобиль не пройдет, потому что или весенняя и осенняя распутица, или снежные заносы.
Коршунов молчал.
Нестеров рассказывал, как бьется и он и вся застава и как трудно оградить участок от нарушений. Сам Нестеров давно просил перевести его на другой участок, и он уже два года на этой заставе, и каждый кустик ему надоел, и каждую лужайку он проклял сотни раз.
Неожиданно для Нестерова Коршунов, молчавший все время, сказал, что он удовлетворит просьбу Нестерова о переводе на другой участок и что через некоторое время он поставит этот вопрос и еще раз поговорит об этом с Нестеровым. Коршунов не был похож на человека, бросающегося обещаниями, и Нестеров повеселел. Он стал говорить о том, что близость соседней деревни к линии границы мешает работе пограничников.
- Вы думаете? - спросил Коршунов.
Нестеров оглянулся и понял, что всю дорогу, слушая Нестерова, начальник штаба сосредоточенно думал, думал совсем не так, как думал Нестеров, и, может быть, даже совсем не о том, о чем Нестеров говорил. Нестеров замолчал, и, пока они не вернулись на заставу, никто не сказал ни слова.
На заставу пришли, когда уже было темно. Дежурный доложил, что конный привез телеграмму для Коршунова. Телеграмма пришла в комендатуру, и оттуда ее прислали на заставу. Коршунов взял телеграмму, распечатал ее и, посмотрев на подпись, сказал, как бы оправдываясь:
- Из дому. Я уже два месяца, как уехал.
В телеграмме было:
Родилась дочь. Назвала Александрой. Анна.
Переодевшись, наскоро закусив и недолго поговорив с бойцами, Коршунов уехал с заставы.
Ночью ехать было еще хуже, и шофер ругался неистово.
Коршунов молча улыбался и курил трубку за трубкой.
Под утро, когда автомобиль наконец выехал на шоссе, Коршунов сказал громко и весело:
- А я мечтал о сыне!
Шофер удивленно посмотрел на Коршунова.
Коршунов улыбался.
- Ну ничего, - сказал он. - Теперь жмите изо всех сил, товарищ.
4
- Явился, начштаба?
- Явился, товарищ начальник. Вчера.
- Какие впечатления? Прав я?
- Больше чем прав. Впечатления невеселые.
- Ты знаешь о нарушении на пятой заставе?
- Знаю. Я был на этой заставе.
- Ну?
- Очень плохо. Там уже третье нарушение. Третье за три месяца.
- Многовато?
- Слишком.
- А участок?
- Участок, действительно, тяжелый. Да дело не в этом.
- Люди?
- Нет, люди хорошие. Начальник заставы мне понравился, хотя он и просил меня о переводе на другой участок. Дело не в людях. Дело в методе. Дело в том, товарищ начальник, что пока мы природных условий проклятых тех мест не оседлаем, нужно биться, применяясь к местности. Решительные меры принимать необходимо, но нужно менять метод. Я кое-какие соображения имею и кое-каких людей присмотрел. Там же, в той же комендатуре. Нужно добиться, чтобы люди почувствовали интерес и смысл в своей работе именно в том месте, где они находятся, именно в тех проклятых природных условиях, которые сейчас они ругают и ненавидят. Не только ненависть должна пройти, но нужно сделать так, чтобы люди полюбили эти места. Любили же мы нашу Азию, хоть и часто она была нам мачехой. Так же можно полюбить и лесные болота, и так же, как когда-то в Азии, мы должны бить врага его же оружием. Нарушителю удобно потому, что там непролазные чащи, и потому, что он, нарушитель, как зверь, прячется в болоте. Хорошо. Будем бить его, как зверя. По дозорной тропе ходит часовой. Кстати, там и троп почти никаких нет. Часовой ходит по лесу, боец сидит в секрете. Пусть по лесу будет ходить следопыт, и пусть охотник будет сидеть в секрете. Все, что я говорю, давно известно, и людям на пятой, скажем, заставе тоже прекрасно известно, но не делают еще основного упора на это, не используют, не выявляют природных способностей. Талантов, если хотите. Природные же способности есть, люди есть и кроме людей...