Выбрать главу

Низкое солнце вышло из облаков, и косые лучи прорвались сквозь спутанные ветви. Танк шел по лесу, как в атаку. В одном месте левая гусеница завязла в топком болотце, и танк встал, дрожа и фыркая, и несколько раз рванулся вперед, и потом повернулся на месте, и вылез из трясины, и пересек болотце, и снова понесся по лесу.

Два раза лесные ручьи преграждали танку путь, и танк бросался в воду, и один раз ручей оказался таким глубоким, что танк почти весь покрылся водой, и танк переполз через оба ручья, и броня была мокрая и тускло поблескивала на солнце, и обрывки ветвей висели на броне, и танк был похож на какое-то лесное чудовище.

Лес был все такой же густой, я все больше становилось толстых деревьев, и на земле лежали груды упавших стволов, и, перелезая через них, танку приходилось замедлять ход. Но скоро лес поредел, и чаща кустарника стала реже, и танк опять набрал скорость, и через несколько минут танк выполз на лужайку и остановился.

Лужайка была совсем небольшая, и через нее проходила изгородь из колючей проволоки, а напротив того места, где стоял танк, узенькая тропинка выходила на лужайку из леса.

Танк попятился в кусты и заглушил моторы, и долго стоял неподвижно, скрытый кустами, как зверь, заползший в нору. Солнце снова скрылось в облаках, и пошел снег.

Через полчаса из лесу по тропинке вышел человек. Он шел быстро, почти бежал, он пригибался к земле и оглядывался по сторонам. На самом краю лужайки человек приостановился и вдруг бросился бегом, наискосок пересекая лужайку по направлению к изгороди.

Тогда бесшумно и быстро повернулась боевая башенка танка, и часто затарахтел пулемет, и пули взрыли землю перед бегущим человеком. Человек повернулся и побежал обратно к лесу, и башенка повернулась опять, и опять пули преградили человеку путь.

Тогда человек остановился и поднял вверх руки. Из танка вылез командир в кожаной одежде и в кожаном шлеме и с револьвером в руке. У командира было совсем молодое загорелое лицо и черные, как маслины, глаза. Он улыбался, сверкая зубами, и глаза его возбужденно блестели.

5

- Садитесь, - сказал Коршунов.

- Благодарю. Очевидно, произошло какое-то недоразумение. Я все время пытался объяснить, но меня не хотели слушать и со мной не хотели говорить. Между тем происходит явное недоразумение. Да, я случайно перешел границу, я заблудился и перешел границу, я признаю себя виновным в этой неосторожности. Но я прошу вызвать консула, и консул немедленно установит мою личность и рассеет все ваши сомнения. Мне крайне неприятно, что я доставил столько хлопот вашим людям, начальник, но я сразу пытался внести ясность, а меня не хотели слушать. Я боюсь, что меня приняли за другого. Я рад, что вы наконец...

- Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

- Я долго жил в России до революции, и я очень люблю Россию. Прекрасная страна, и, должен сказать, мои симпатии целиком на стороне...

- Вы просите вызвать консула?

- Да, да.

- И вы полагаете, что консул захочет признать в вас подданного своей страны?

- Я не совсем понимаю...

- Давайте говорить серьезно. Как вас зовут?

- Альфред Регель. Инженер Альфред Регель.

- Вы инженер?

- Да.

- Вы занимаетесь авиацией?

- Нет. Я механик.

- Почему же вас интересовали планы авиационного завода?

- Я не понимаю...

- Послушайте, Регель! Неужели вы не понимаете, что вы проиграли и что пора начать говорить серьезно.

- Я не понимаю вас, и я просил бы прекратить разговор в таком тоне или я перестану отвечать на вопросы. Консул...

- Вы не будете отвечать на вопросы, даже если сюда приведут Силкина?

- Какой Силкин?

- И Артюхина вы не знаете?

Задержанный встал.

- Артюхина вы знаете? Спрашиваю, Регель!

Задержанный молчал.

- Нет? Не знаете? Может быть, вам известен техник Герц с авиационного завода? Георгий Герц. Вернее, Георг Герц. Что же вы молчите, Регель? Вы все еще настаиваете на вызове консула?

Задержанный овладел собой и сел.

- Вы разрешите курить?

- Курите.

- Я согласен отвечать на ваши вопросы.

- Почему вы не пришли в Глухой Бор?

- Меня должны были встретить.

- Почему же вы сразу не ушли обратно?

- Я боялся два раза проходить по тому же месту, и потом мне показалось, что я заблудился. Я заранее хорошо изучил местность, и я имел точные данные, но меня смутила большая дорога неподалеку от деревни. Я ничего не знал о дороге, а последние сведения я получил совсем недавно. Очевидно, дорога появилась позднее?

- Очевидно.

Коршунов помолчал.

- Ради чего вы пошли на все это, Регель?

- Я не боюсь умереть!

- Отдаю должное вашей выдержке. Но я говорю не о вас. Ради чего вы пошли на диверсию, ради чего вы, инженер, хотели уничтожить прекрасный завод, ради чего вы хотели смерти людей, может быть десятков и сотен людей, мирных рабочих завода? Отвечайте, Регель.

- Я не инженер. Я солдат. Мне приказали, и я пошел. И я ненавижу вас. Ненавижу! Вы принесли заразу в мир. Вы взбунтовали серое человеческое стадо! Вы отняли власть у сильного человека, у господина, и отдали власть стаду! Вы попрали личность и возвеличили массу! Право сильного, право господина дано нам, и мы утопим в крови восставших рабов! Сегодня я перешел вашу границу, завтра десятки, сотни, тысячи...

- Довольно, Регель. Где же ваша выдержка? Почему фашизм всегда аргументирует криком и почему крик так быстро переходит в истерику? Это плохой признак, господин Регель. Спорить с вами я не буду, потому что нельзя спорить с выкриками одержимого. Но скажите, Регель, разве похожи на серое стадо командир, задержавший вас, и пограничники, прогнавшие ваших друзей, и наши летчики, и наши танкисты? Ваши хозяева думали провокацией отвлечь наше внимание и прикрыть ваш переход границы, но из этого ничего не вышло, Регель. Мы победили вас, и сегодня, если нас тронут, мы победим десятки, и сотни, и тысячи таких, как вы, Регель. И мы победим обязательно, потому что за нас история и у нас миллионы людей, знающих, за что они борются, и знающих, что они защищают право на счастье. Довольно, Регель. Нам, очевидно, еще придется поговорить с вами, но на сегодня хватит.

Коршунов позвонил и вызвал конвой.

Регель встал.

- Разрешите и мне задать вам один вопрос, начальник.

- Говорите.

- Что со мной будет?

- Вас будут судить.

6

Когда Регеля увели, Коршунов пошел в кабинет Кузнецова. Там был Левинсон, еще в кожаной куртке, и Алексеев, командир авиаотряда, и уполномоченный Иванов. Кузнецов сидел за столом, и трубка его дымила, и на круглом лице его сияла улыбка, и глаза весело щурились.

- Что же вы скажете, товарищи командиры? Что же скажешь ты, полковник Коршунов?

- Скажу, Андрей Александрович, что мы сражение выиграли.

Вошел секретарь Кузнецова, подошел к Коршунову и тихо сказал ему:

- Вас к городскому телефону, товарищ полковник.

Коршунов прошел за секретарем в соседнюю комнату и взял трубку.

- Да, да, Анна? Прости, пожалуйста, никак не мог. Не хотел будить тебя, потому и не предупредил. Да, немножко много было работы. Что? Что забыл? Да, правда! Спасибо. Ты уходишь в институт? Не пойдешь сегодня? Хорошо, скоро приеду. Хорошо.

Пока Коршунов говорил, командиры вышли из кабинета Кузнецова, и Коршунов прошел в кабинет.

Кузнецов писал в Москву.

- Товарищ комбриг, - сказал Коршунов, - вы как-то упрекали меня в том, что я скрываю свои семейные торжества.

- Упрекал, полковник.

- Ставлю вас в известность об очередном торжестве. Я сам забыл, да Анна напомнила. Мне сегодня исполнилось тридцать пять лет.

- Какой же ты молодой, полковник Коршунов!

1937 - 1938

Каракол - Ленинград