Пыль летела по дороге. Уже не больше двух километров оставалось до Воздвиженского. Джантай приказал оставить верблюдов. Джигиты отвели их за дома, в узкий переулок. Верблюды упирались и пронзительно кричали.
Джантай пустил коня напрямик к горам. Он перескочил несколько глиняных дувалов. Джигиты неслись за ним.
В горах Джантай был хозяином. Боя на равнине он боялся и не хотел. Нужно было заманить урусов в горы: увлекаясь преследованием, пограничники на усталых лошадях зарвутся и подставят себя под пули басмачей.
Сколько раз это удавалось! А потом, когда урусы отступят, унеся убитых и раненых, можно будет вернуться и забрать верблюдов.
Дома и заборы скрывали басмачей от пограничников. Горы были близко.
Но, едва выехав из села, Джантай осадил коня. Джигиты окружили его. Молча он указал камчой на склон горы прямо перед собой. По склону ехало человек двадцать в киргизских халатах.
Джантай ждал в замешательстве. Киргизы на горе остановились, спешились и разбежались в цепь, скрываясь за камнями. Раньше, чем Джантай понял, в чем дело, затрещали выстрелы. Киргизы стреляли по басмачам.
Джантай повернул коня и поскакал обратно. Джигиты, беспорядочно отстреливаясь, ехали за ним. Одному из них пуля попала в грудь. Он лежал на шее своей лошади, хрипел и плевался кровью. Обезумевшая лошадь кружилась, стараясь сбросить всадника. Ее убили наповал. Падая, она придавила раненого басмача.
Пограничники не стреляли. Джантай услышал все нарастающее «ура» и видел, как сверкнули клинки.
Оставалась только одна возможность: прямо по равнине проскакать до ущелья. Но равнина тянулась добрых три километра. Справа была неприступная стена гор, слева — пропасть и поток на дне ее. Кзыл-аскеры были совсем близко. Все зависело от лошадей.
Банда Джантая численностью чуть ли не вдвое превышала пограничников, но Джантай даже не думал о бое. Разбойник и вор, он привык к засаде, к внезапному налету на мирное селение, к убийству. Открытого сражения он избегал всю жизнь. Рубка, сабельная атака была для него страшна, как сама смерть.
Джантай крикнул, чтобы джигиты разъединились и гнали к ущелью. Алы был рядом. Злясь на неудачу, Джантай выругался и ударил сына камчой.
Пограничники скакали к селу. Впереди всех, на гнедом жеребце, легко привстав на стременах и далеко откинув руку с кривой шашкой, скакал командир. Джантай хорошо видел его.
Пограничники не кричали больше. Киргизы на горе перестали стрелять. Все стихло. Раздавался только глухой стук копыт и храп коней. Бой был похож на скачку.
Солнце садилось. Тени от гор бежали по равнине.
Пограничники догоняли. Передние уже подняли клинки, готовясь рубить.
Но Джантай и горсточка джигитов доскакали до ущелья. Привычные кони, свернув с тропы, неслись над кручей. Басмачи прыгали за камни и снимали винтовки.
Тогда командир пограничников громко прокричал команду, его бойцы сдержали лошадей и повернули обратно.
Джантай задыхался от ярости. Командир урусов оказался хитрее его. Он отбил верблюдов, восемь басмачей погибло в бою, он не дал себя заманить в ущелье, и ни один пограничник не был даже ранен.
Но Андрей Андреевич тоже был недоволен исходом боя. Только предельная усталость лошадей, измученных переходом до Воздвиженского, заставила Андрея Андреевича остановить преследование. Не было другого выхода…
2
Через пять дней после боя с Джантаем Андрей Андреевич зашел в райком к Амамбету. Он сел около двери и ждал, пока секретарь освободится.
Человек десять киргизов в засаленных халатах и шапках, с плетками в руках обступили стол секретаря. Они громко кричали, все сразу, махали платками и стучали кулаками по столу.
Председатель РИКа сидел сбоку стола, подперев голову руками, и внимательно слушал.
Киргизы были коммунисты и бедняки, председатели сельсоветов. Они кричали о племенном скоте, который давно был обещан и до сих пор не пришел к ним.
Амамбет молчал, щурил глаза, и злые желваки плясали у него на скулах.
Когда киргизы, наконец, выговорились и вдруг, все сразу, успокоились и замолчали, он тихо и ласково сказал им, что племенные бараны будут, будут очень скоро, завтра или послезавтра. Киргизы стали прощаться. Пожимая их руки, Амамбет быстро и коротко спрашивал о делах в аулах, о семенных делах и о многих других делах, в курсе которых он был. Киргизы ушли, оставив в комнате запах конского пота, кумыса и горных пастбищ.
Предрика поднялся.
— Я пойду. Безобразие: пока сам не сделаешь, ничего не сдвинется, сказал он.
— Конечно, конечно, — заторопился Амамбет. Он не смотрел на предрика. — Я прошу тебя, пожалуйста, проследи за отправкой скота. Пожалуйста.
Проходя мимо Андрея Андреевича, предрика сказал:
— Здорово, комендант, — и ногой распахнул дверь.
Андрей Андреевич плотно прикрыл дверь и подсел к столу секретаря. Амамбет крутил ручку телефона.
— Одну минуту, — сказал он и закричал в трубку: — Алло! Заврайзо, пожалуйста. Да. Слушай, почему племенной скот до сих пор не отправлен аулам? Что? Какое такое, черт, распоряжение РИКа? Что? Никаких, понимаешь, распоряжений! Немедленно, понимаешь, отправить! Да. Да. Ни с кем не согласовывай, пожалуйста. Скажи каждому, кто спросит, — я велел, Амамбет велел. Если завтра бараны не будут в пути, ты завтра же будешь сидеть в тюрьме. Понял? — Амамбет бросил трубку, с остервенением выругался, сразу успокоился и повернулся к Андрею Андреевичу.
— Ну, как дело, товарищ комендант? — спросил он, кладя руку на колено Андрея Андреевича.
— А так, товарищ секретарь, что мне только с тобой согласовать нужно. По нашей линии все ясно. Соответствующие распоряжения я уже получил. Подтвердились все предположения, и даже хуже. Вот, почитай-ка.
Андрей Андреевич положил на стол небольшой кусок бумаги. Амамбет прочел:
— «С винтовками сделал все, как сговорились. Довольно ждать. Старайся вынудить урусов на решительные действия. Двигайся на Каракол. Теперь самое время. Новый начальник — сволочь…»
— Это про меня, очевидно, — сказал Андрей Андреевич, улыбаясь.
— «…Сволочь, — продолжал Амамбет. — Лучше всего убрать поскорее. Он кое-что, очевидно, пронюхал. Пусть твои посланные больше не ездят ко мне в РИК. Письма посылай через Покровское. Воздвиженскому кооперативу идет караван с товарами. Действуй. Жду обещанного…»
Амамбет скрипнул зубами.
— Негодяй, — сказал он, — страшно подумать… Все-таки предрика, понимаешь… Ведь ему верили по-настоящему. Хорошо, что записку получил ты, а не Джантай. Я б его…
— Так ты не возражаешь? — спросил Андрей Андреевич.
— Что ты пристаешь ко мне? — разозлился Амамбет. — Ты же прекрасно знаешь, как я смотрю на это! Расстрелять надо собаку! А ты — не возражаешь, не возражаешь…
Амамбет плюнул и вскочил.
Андрей Андреевич вызвал по телефону Винтова.
— Товарищ уполномоченный? Я говорю. Выполняйте мое приказание. Все в порядке. Да, немедленно.
Амамбет ходил по комнате из угла в угол, засунув руки в карманы и опустив голову. Андрей Андреевич внимательно посмотрел на него. Лицо Амамбета осунулось, жесткие складки легли возле рта, углубились морщины на лбу и вокруг глаз. Он казался сильно постаревшим и очень усталым. Он глубоко задумался и вздрогнул, когда Андрей Андреевич заговорил с ним.
— Ну, Амамбет, скоро на фазанов сходим. А? — Андрею Андреевичу захотелось сказать Амамбету что-нибудь ласковое, и он вспомнил об охоте.
— Сходим, сходим, — заулыбался Амамбет. Улыбка у него была совсем молодая.
Ехать на охоту было решено через полтора месяца. Раньше никак не выкраивался свободный день.
3
Джантая созвал вожаков басмаческих шаек.
Первым приехал Джамбаев Абдула, человек храбрый и злой, но глупый. От глупости он всегда старался перехитрить всех, всюду видел подвох и был подозрителен и недоверчив. Шайка у него была небольшая, но пока он был удачлив в грабежах, джигиты слушались его. Абдула приехал налегке, без юрт, только с пятью джигитами. В подарок Джантаю он привел жирную кобылу.