Анна думала о Забелине. Скорее к нему…
На полке для вещей рядом с чемоданом стояла корзинка, полная яблок. Отец сам уложил яблоки для Забелина. В купе сильно и вкусно пахло яблоками.
Он и не ждет ее так скоро. Может быть, он совсем не ждет ее. Может быть, он думает, что она не вернется, совсем не вернется к нему. Она глупо вела себя, и она все объяснит ему, и он поймет все-все. Скорее к нему. Это единственное важное на свете. Остальное — все равно…
Выйдя из поезда, Анна в толпе увидела несколько зеленых фуражек. Она узнала начальника отряда, начальника штаба и еще нескольких командиров и подумала, что, наверное, приехал кто-нибудь из округа.
Начальник отряда тоже увидел Анну и пошел к ней. Командиры шли за начальником.
Начальник отряда протянул Анне руку.
Вместе с командирами к Анне подошел старик Джамболот. Она кивнула ему и улыбнулась. Ей показалось, что Джамболот сильно постарел. Глаза его слезились.
Кто-то из командиров взял из рук Анны чемодан, и Анна пожала руку начальника отряда.
— Вы получили мою телеграмму? — сказал он.
— Нет, — ответила Анна.
— А я думал… — Начальник отряда помолчал. На его скулах шевелились крутые бугорки. Он отвернулся от Анны. — Я думал, вы знаете…
— Нет, — сказала Анна.
— Ваш муж, лейтенант Забелин, убит! — сказал начальник отряда.
1939
СЫН СТАРИКА
Г. Г. Соколову
Он приехал к нам прямо из училища.
Я как раз дежурил по штабу, и ко мне он явился. Молоденький такой, совсем мальчик. Одет во все новое, кубики в петлицах блестят, ремни и амуниция новенькие, фуражечка, воротничок и все такое.
А жарища была страшная. Он пришел весь потный, мокрый насквозь, но старался вид иметь щегольской. Все время он улыбался, и я подумал почему-то, что он похож на щенка, который просит, чтоб его приласкали. Лицо у него было симпатичное, и в общем он мне понравился, но именно щенка он мне напоминал.
По летам я тогда был немногим его старше, но в Азии служил уже несколько лет и за эти несколько лет кое-чему научился.
А он, значит, встал по всей форме и доложил: так и так. Назначен к вам в отряд. И сразу пожал мне руку и все говорил и спрашивал, просто рта не закрывая, и все время улыбался.
Он, видите ли, только что кавалерийскую школу окончил, и как хорошо, что его послали сразу после школы на боевую работу, на границу, и как он теоретические знания станет теперь в боевой практике применять, и хорошие ли у нас лошади. Он, видите ли, безумно лошадей обожает. И кто у нас отрядом командует, хороший ли человек и командир опытный ли.
А отрядом тогда командовал Петр Петрович Тарасов. Собственно, был он инспектором в округе, но на участке этого отряда как раз ожидались кое-какие веселые дела, и округ послал Петра Петровича Тарасова к делам этим приготовиться и встретить кое-кого как быть следует. Меня Петр Петрович Тарасов с собой притащил из округа. Время было как раз напряженное. А надо сказать, Петра Петровича Тарасова мы все любили просто удивительно. Знали его хорошо и любили. С ним куда угодно шли спокойно. Человек он был, на первый взгляд, немножко мрачный, неразговорчивый, вроде будто угрюмый. Называли его у нас Стариком. Был он старше почти всех наших командиров. Характером Старик был крут, а на похвалу скупой, но зато уж если почувствуешь, что он тобой доволен, так и наград никаких не надо. Ну, а если чего-нибудь не так сделаешь или провинишься как-нибудь, так он еще ничего не сказал, а ты уж просто и места себе не находишь и из кожи вон лезешь, чтобы загладить свою провинность. И самым главным кажется не то, что тебя наказание ждет, а как это ты Старика огорчил.
Ну, хорошо. Сказал я, значит этому мальчику, что, мол, начальник отряда недавно приехал, а он нахмурился: «Ах, это вот плохо! Еще и неизвестно, как командовать этот начальник отряда будет, боевой ли он командир, опытный ли?»
Я уже говорил — сам я молод был, вроде него мальчишка, и за нашего Старика готов был в драку лезть. Я встал, значит, и сказал ему, что командир у нас замечательный и что всякому сопляку нечего в этом сомневаться. Думал я, что он обидится, а он смутился, покраснел и ответил мне: «Правильно, мол. Глупость я сказал! Простите, мол, меня. Вы мне замечание правильно сделали». И так ему, знаете ли, неловко было, что я его даже пожалел.
Я пошел докладывать. Старик сидел у себя в кабинете над картой и думал. Я доложил, что, мол, прибыл новый командир, а он, глаз от карты не подымая, спрашивает: «Молодой?» Я ответил: «Да, молодой. Только из школы».
Тогда Старик на меня посмотрел, улыбнулся и сказал: «Снова птенцов учить придется? Пусть войдет».
Хорошо. Я вышел и сказал приезжему: «Идите к начальнику», — и он еще раз гимнастерку оправил и пошел. А кабинет начальника отряда от помещения дежурного отделяла тоненькая перегородка, так что я невольно все слышал.
Вот вошел этот мальчик, слышно было, как он каблуками стукнул и шпоры звякнули. Потом долгое молчание. Я уже знал: Старик сидит над столом наклонясь, трубочкой попыхивает и разглядывает карту, будто и нет в комнате никого. Ну, этот мальчик помолчал, помолчал, а потом начал как-то уверенно: «Явился в ваше распоряжение…» — и вдруг, слышно мне, он осекся и вскрикнул во весь голос: «Папа!» — и Старик, слышно, вскочил, кресло отбросил и тоже крикнул: «Андрюшка!»
Я, помню, очень удивился. Как-то неожиданно получилось.
Потом слышно мне было, как Старик сказал: «Ну, покажись, покажись-ка, сын…» И потом стал ходить по кабинету и насвистывать, а мальчик этот, сын его, значит, все говорил и говорил, и все про то же: ах, мол, как это замечательно сразу после школы да в боевую обстановку, и как это он теоретические навыки станет применять практически, и все в том же духе. А Старик, слышно мне, трубку выколотил, спичкой чиркнул и снова насвистывает.
Потом позвал меня.
— Слушай, — говорит, — вот прислали нам нового командира. Его назначить вместо Петрова. Пусть Петров передает ему свой взвод. А Петрова на тринадцатую заставу. Понял? Ты ему объясни наши порядки. — Тут старик обернулся и посмотрел на сына. Мальчик стоял, прислонясь к стене, курил папиросу и улыбался.
Старик просвистел сигнал: «Рысью размашистой, но не раскидистой, для сбережения силы коней». Я знал: сейчас будет буря. Но мальчишка ничего не понимал. Он смеялся во весь рот и явно хотел еще поболтать.
Старик нахмурил брови и снова повернулся ко мне.
— Его фамилия Тарасов, — сказал он, в упор глядя на меня. — Мой однофамилец. Понял?
Я стоял по команде «смирно».
— Точно так, — сказал я.
Тогда Старик тихо и очень сердито сказал мальчику, своему «однофамильцу»:
— Вас отвратительно учат в этих школах. Как вы стоите? Что? Какое право имеете вы так стоять при мне и вот при нем, при стреляных и рубленых боевых командирах?
У мальчика сделалось такое лицо, будто его неожиданно ударили плетью по спине. Он даже толком не понял, в чем дело. А Старик крикнул страшным голосом, голосом, от которого на манеже вздрагивали лошади:
— Встать, смирно!..
Мальчик бросил папиросу и вытянулся. При этом он нахмурил брови и стал очень похож лицом на Петра Петровича Тарасова. Я подумал: «Ого! Кажется, сынок кое-чего стоит!» Мальчик мне нравился.
— Дисциплина нужна, — сказал Старик, глядя на сына. — Мне дисциплина нужна же-лез-на-я. Понятно? Мне нужны солдаты. Понятно? Марш!
Мальчик выдержал взгляд Старика, а, честно скажу, я знал хороших командиров, которые робели от этого взгляда. Ну, а мальчик выдержал и лихо повернулся, так брякнув каблуками, что вздрогнул графин на столе, и вышел. Я пошел за ним и велел посыльному найти Петрова. Мальчик присел на подоконник возле моего стола и уставился в окно.
Надо сказать, вид из этого окна был невеселый. Серые холмы, покрытые низенькой, сожженной солнцем травкой, и земля вся в трещинах от жары, и вдали горы и пустое небо.
Селение, в котором было управление отряда, выглядело совсем мрачно. Несколько глинобитных домиков и глиняные дувалы — и все это будто сделано из слипшейся пыли.