Черные корабли грузно переваливаются в свинцовых волнах. Белые гребни с монотонным всплеском разбиваются о борта. Иногда вода бьет на палубу, стремительно моет судно и с шумом сбегает по клюзам. За кормой бурные водовороты. Вдруг обнажается винт, и лопасти хлещут по поверхности, поднимая фонтаны блестящие брызг. Волны порывами натягивают лаглинь, и неравномерно крутится колесико лага.
За кораблем вьются чайки. Они то проносятся вперед, низко спустившись над водой и зацепляя крыльями пенистые гребешки, то поднимаются выше и отлетают назад. Ветер крутит их и топорщит белые перья.
На грузовых пароходах нет жилых помещений для пассажиров. В кубрик для людей экспедиции превратили один из угольных бункеров. В темном, низком и мрачном помещении тесные ряды нар из грубых, некрашеных досок. Узкие нары так коротки, что еле-еле можно вытянуться во весь рост. Нары в два этажа, причем верхний так придавливает нижний, что сесть на нарах невозможно. Над верхними нарами — палуба.
Лежат люди в невероятной тесноте и, ворочаясь во сне, переплетаются руками и ногами. Все свободное пространство завалено вещами и одеждой.
Едят здесь же, за длинным дощатым столом. Места за столом слишком мало, и обед проходит в три смены.
Стены кубрика — борта парохода, клепанные железные листы. Тоненькие струйки ржавой воды стекают со стен. Потолок кубрика — палуба. Два квадратные люка выходят наверх. Это «окна» и «вентиляторы». Люки заделаны деревянными навесами, но снег и дождь все-таки проникают в кубрик.
Темно. Под потолком круглые сутки горят шесть тусклых лампочек.
В кубрике невероятное смешение запахов. Смолой пахнут доски, из которых сколочены нары, жирный запах пищи смешивается с едким махорочным дымом и кисловатым запахом прелых тел.
Пресной воды не хватает. Пьют воду солоноватую, тошнотворную и мутную, а умываются морской, забортной. Соленая морская вода не мылится, от нее волосы становятся твердыми, как проволока. Белье не сменяют неделями.
В кубрике стоит непрерывный гул громких разговоров и песен. Одновременно играет несколько расхлябанных гармошек, бренчат балалайки и гитары. В короткие паузы слышно назойливое хрипенье патефона. Особенно мучительна одна визгливая «испанская песня в исполнении артистки Неждановой». Треск расколотой пластинки и простуженное сипение аккомпанемента перекрывает пронзительный женский голос.
Из полумрака выступают выхваченные желтым светом бородатые лица. Люди играют в карты, домино, читают, пишут дневники и спят.
В пути научных наблюдений не ведут. После погрузки и сборов на берегу люди отдыхают, набираются сил для трудной работы.
Так едут на зимовку ученые, рабочие, промышленники, столяры и плотники.
После нескольких дней однообразного, скучного плавания по темным волнам Баренцева моря корабли подходят к Новой Земле.
В туманном полусвете летней полярной ночи встали горы. Стихает волна, корабли замедляют ход. После непрерывного шума воды, бьющей в борта, непривычной кажется тишина в защищенной от ветра лагуне.
Корабли подходят совсем близко к берегу, и тогда открывается узкий вход между скалами. Кажется, будто это бухта. Медленно проплывают корабли в глубину. За неожиданным поворотом коридор продолжается дальше. Теперь уже скалы закрывают море со всех сторон. Вода зеркально-гладкая, как в озере. Здесь очень тихо. Эхо гулко повторяет редкие гудки.
За новым поворотом снова открывается полоса воды между скалами. Корабли идут проливом Маточкин Шар.
Пустынные горы круто обрываются в узкий пролив. Горы, коричневые, зеленоватые внизу, становятся лиловыми и синими к вершинам. Серые облака срезают острые оснеженные купола. Горы нагромождены друг на друга, трещины и ледники извилистыми руслами прорезают склоны. Во впадинах лежит желтоватый оттаявший снег. Пасмурно. Моросит частый дождь.
Вдруг снизу, за горами, расходятся облака, и в кровавом зареве выкатывается огромный красный шар низкого солнца. Розовыми, охряными и оранжевыми красками вспыхивает небо. Перламутром искрится снег на вершинах. Клубятся сверкающие облака, и тихая зеленая вода полыхает фосфорическим светом. Океанские пароходы, маленькие, как игрушечные, медленно ползут проливом Маточкин Шар.
Пароход гудит семь раз.
Семь коротких гудков обозначают: «Застрял во льду». В ледяном поле кильватерной колонной движется караван. Впереди ледокол крошит лед стальным форштевнем. Он легко разворачивается, идет задним ходом. Корма, такая же острая, как нос, вспенивает воду и расталкивает белый лед. В хвосте каравана, громоздкий и неподвижный, стоит отставший пароход. Ледокол, дымя толстыми, как башня, трубами, проходит у самого борта. Взломанные льдины оглушительно гремят и скрежещут. Пароход дрожит от ударов многотонных обломков и сдвигается с места.
Тогда низкий, густой бас ледокола командует: «Следуй за мной» (гудок длинный, гудок короткий). Как неуклюжий детеныш грандиозного животного, пароход устремляется в чернеющую щель широкого водяного следа за заботливой маткой-ледоколом.
Караван идет во льду.
Железо котельных топок кажется красным от ослепительного отблеска. На стальные листы пола вываливаются уродливые куски раскаленного слипшегося угля.
У топки работает кочегар. Ритмически нагибаясь и разгибаясь тонким, сильным телом, он кидает в сияющую дыру полные лопаты угля. Бросая, ловко дергает руками и спиной, уголь летит веером и равномерно засыпает решетку. Первую секунду уголь кажется иссиня-черным на ярком фоне пламени, потом он сразу краснеет, а еще через секунду становятся белым. Страшный жар пышет от котлов.
Кочегар бросает лопату, закрывает тяжелую дверцу и вытирает потное лицо сеткой. Сетка всегда висит на шее, как маленький шарф. Она заменяет платок на работе, мочалку в бане и галстук в кают-компании. На блестящей коже остаются черные полосы и подтеки. Кочегар выгребает перегоревший уголь и заливает раскаленную кучу водой. Потом он раскрывает топку, шурует длинным ломом, взглядывает на манометр и снова бросается засыпать уголь. Еле успевает отхлебнуть из ковша тепловатой воды и вытереться грязной сеткой.
После четырех часов этой адской работы кочегар вылезет на палубу с ведром пресной воды. По дороге в баню он остановится у релингов. В холодном, прозрачном и неподвижном воздухе подымается пар над голыми руками, торсом в рваной тельняшке и мокрой чумазой головой. Кочегар несколько минут смотрит на сверкающий лед и тяжело дышит. Он остынет, вымоется, поест и свалится спать. Отдыхать он будет восемь часов, и потом снова на вахту.
Караван продвигается томительно медленно.
Часто ледокол резко меняет курс, уходит далеко в сторону, ищет лазейку в сплошном ледяном поле. Но лед всюду одинаков. Всюду, куда хватает глаз, однообразные бугры и торосы, разреженные мелкими лужицами и полыньями.
Небо, бледно-голубое вверху, резко белеет к горизонту. Ледовое небо.
Начинается ветер. Льдины движутся, громоздятся друг на друга, сталкиваются, ломаются и трещат. Колючая снежная пыль поднимается в воздухе. Белые вихри крутятся, застилают небо. Ветер ноет в снастях, поднимает рябь на воде в полыньях, движет большие ледяные поля и наметает сугробы на льду. Засыпанные снегом ходят на мостиках вахтенные. Чаще гудит флагман. Гудки кажутся напряженными и тревожными.
На мачте ледокола укреплена бочка. По веревочным вантам капитан забирается в нее и долгие часы не отнимает бинокля от глаз. Внимательно оглядывает ослепительную поверхность льда и командует из бочки вахтенному штурману. Лицо капитана багрово-красное, рыжие усы заиндевели, глаза слезятся.
Солнце обходит небо, скатывается к самому горизонту и снова начинает забираться наверх. Капитан не вылезает из бочки. По старым поморским приметам он угадывает, которая льдина подтаяла и легче уступит удару ледокола. Он орет осипшим голосом, на мостике штурман повторяет команду, звякает машинный телеграф. Ледокол с разбегу ударяется в ледяную скалу и от удара кренится набок. Капитан хватается за высокие края бочки. Льдина трескается, ломается, и осколки, переворачиваясь в зеленоватой воде, блестят, как огромные кристаллы. Ледокол продвигается вперед еще на несколько сажен.