Вот и остается констатировать, что идея революции по-прежнему довлеет над отдельным человеком. И даже над многими отдельными. Ибо что ж отдельный — он слаб, он хил и безволен, в массе-то своей, он подвержен всем тем вечным соблазнам, которыми дьявол так настойчиво соблазнял Христа в пустыне. Но то ведь был Христос, а вокруг-то просто люди. И не будь в душе у человека очистительной какой-то идеи, он давно бы перешагнул грань вседозволенности, погряз бы, как эти четверо с Кубы, в наркотиках, взятках, коррупции и прочих развращающих душу делишках. И все-таки, все-таки неужели нельзя стать хорошим… без всего этого… трах! — и нет человека? Поташнивало. Петр Константинович отшвырнул газеты с сообщениями о расстрелах. Ему захотелось в чем-то повиниться, склонить голову перед чем-то… Она сама на грудь упала.
Наркомания, взятки, разврат, предательство — все это так отвратительно! Падение человеческой природы, к сожалению, продолжается. Стоит чуть-чуть отпустить вожжи, и преступность тут же подпрыгнула в два раза. Человеческая природа, словно камень, поднятый над землею, уже изначально имеет потенцию к самопадению. И как остановить ее от этого ужасного самопадения! Только ли тем, чтоб призывать-упрашивать: «Друзья, не будем кушать мясо, перейдем на рисовые котлетки!» Абсурд! Последние события национальной вакханалии, прокатившейся по регионам, — что это?! Средневековье! Просто дикое средневековье! Да, это отрезвляюще щелкнуло по носу тех, кто призывает к рисовым котлеткам. Нет-нет — слова и призывы никого еще не убедили. Значит, остаются все-таки дела. Значит, человека удержать от самопадения можно лишь тогда, когда под ним будут штыки, — на них больно падать. И вот тогда-то волей-неволей призадуматься придется: а падать ли, а предавать ли… революцию, Родину, отца с матерью, брата, жену, ребенка… а прежде всего — самого себя. Господи! Но почему же нельзя быть хорошим без штыков! Почему же изначально ты не создал человека хорошим! Зачем же ему такое страшное испытание штыками! Какой смысл во всем этом?
Смысла Петр Константинович не видит, но инстинктивно догадывается, что вся жизнь только и держится на сверхсмысловом своем начале, на всеприсутствующей изначально потенции. И все тут. Именно это оживляет и одухотворяет ее целость. Он что-то бодренькое бормочет, кряхтит, на стуле ерзает, он похож в этот миг на жучка-древоточца. И при этом языком все щупает десну слева, там у него все явственнее пробивается такой же молодой зуб, как и справа.
«Нет, а что ни говорите, удивительна все же жизнь! — думает Петр Константинович. — Много загадок таит в себе, и чем дальше, тем загадочнее, загадочнее».
Сашка, выйдя из ЛТП, тоже не узнал окружающей жизни. За два года все вокруг неузнаваемо переменилось. А главное — стали пить такую дрянь, что в страшном сне не приснится. Особенно теперь почему-то была в почете морилка по девяносто копеек за штуку, это где на флаконе картинка из трех насекомых: муха, клоп и таракан. Ее так и зовут все: «Три богатыря». Поначалу Сашка испытывал отвращение к происшедшим переменам, даже ЛТП несколько раз вспомнил с добрым чувством. Потом попривык, втянулся и однажды взял штук десять «Трех богатырей» в ближайших промтоварах, выпил в одиночестве и к утру скончался.