— А-а-а… — Она пожала плечами. — Вообще-то я могу спросить у брата.
— Да проще, старик, — сказал вернувшийся к чаю Бушинский, — сходить в библиотеку и все узнать.
— И правда, — стал подниматься мэнээс Скачков.
— Давайте сначала чаю попьем, — сказала Светлана Герасимовна.
— Да, — сказала Клавдия Семеновна, — пора, до обеда час сорок.
— Нет, — сказал мэнээс Скачков, — сегодня уж без меня, пойду в библиотеку.
— Хозяин — барин! — вдогонку крикнула Клавдия Семеновна и хохотнула.
В технической библиотеке мэнээс Скачков ничего про побелку потолков не узнал. Возвращаясь домой в битком набитой электричке, он думал: «У кого бы спросить?» Столько народу было вокруг, а спросить не у кого. Скачков-мэнээс перебрал в памяти всех знакомых, спросить, кроме Зинки-аптекарши, было не у кого. Зина, как назло, уехала в отпуск на родину, в свое Приморье.
Тогда мэнээс Скачков решил пуститься на хитрость: он подойдет завтра во время обеда к рабочим, ремонтирующим у них в НИИ второй корпус, и как бы невзначай заведет разговор и все расспросит. И повеселевший мэнээс Скачков от задуманной хитрости без особых на сей раз потерь настроения в переполненной электричке доехал до своей малогабаритной квартиры.
На другой день он узнал немного, то ли не очень умело он начал разговор с двумя рабочими, закусывающими в обед на подоконнике второго корпуса, то ли по другой, не потолочной специальности они работали, то ли просто не в духе были, поминутно ругая (это «падло»!) прораба, не закрывшего им какую-то процентовку. Впрочем одну фразу мэнээс Скачков запомнил:
— Надо промыть сперва потолок.
— Но как? — наивно вырвалось у Скачкова, и рабочие, поняв, что имеют дело с дилетантом, расхохотались грубо.
Потом один, тараща на мэнээса Скачкова глаза, полные слез от смеха, стал тыкать испачканным краской пальцем в мэнээса Скачкова, глотать поскорее засунутые в рот огромные куски грудинки и целый помидор, очевидно, лишь для того, чтобы еще что-то сказать обидное мэнээсу Скачкову. И наконец, проглотив непрожеванное, хрипло гаркнул:
— Тряпкой!
После чего работяги покатились от смеха, а Скачков побрел к себе.
Но кое-что он уже имел и на другой день, проходя мимо другой уже группы рабочих, остановился, задумчиво глянул на потолок и как бы невзначай, но так, чтоб всем было слышно, произнес:
— Потолочек энтот, ежели белить когда придется, хорошо б сперва промыть! — Рабочие сразу перестали говорить, Скачков же мэнээс продолжал, задравши голову, разговаривать как бы сам с собой: — Да, грязен, грязен, родимый, вон пятно и тут еще одно, мыть, обязательно промывать надо, но вот чем? Вопрос. Да и высоко, на него ведь не залезешь, не муха! — И мэнээс Скачков хохотнул над собственной остротой насчет мухи.
— Да зачем промывать-то?! — не выдержал один рабочий, и у мэнээса Скачкова радостно забилось сердце в предчувствии очередной информации. — Зачем промывать-то, он ведь здесь, в коридоре, белилами белен…
«Так, так, так…» — мотал на ус мэнээс Скачков ценную информацию: значит, побелка побелке рознь, есть побелка белилами, например потолок в этом коридоре, а у меня в комнате — что? Другая, что ли, побелка? Но вслух мэнээс, все еще глаз с потолка не спуская, говорил, опять-таки как бы сам с собой и в то же время чтобы слышали вокруг.
— Да я и сам знаю, — он говорил, — что в коридоре не моют, это… я так… просто так… проверка слуха! — вдруг выпалил он, покраснев сразу сильно, и быстро ушел к себе в отдел, где было так все понятно, так все уютно, привычно за столько лет ожидания. Так кошка, часами мурлыкая и не меняя позы, ожидает у норки свою мышку. И в конце концов обязательно дождется. Так много лет и Скачков-мэнээс ждал своей ма-аленькой мышки — защиты, — и так хорошо, уютно, привычно ему ждалось. А тут приходится вести себя как-то по-другому, говорить что-то, по-видимому, не очень умное… этот грубый смех, вытаращивание глаз, тыкание пальцем в мэнээса Скачкова.
«Да что я вам!» — даже в груди у него закипело, когда к себе в отдел он возвращался, недоволен он был самим собою, дрожал весь даже.
За столь многолетнюю работу над диссертацией мэнээс Скачков поднаторел: из любого фактика, пусть такого мизерного даже, как фраза-другая о побелке потолка, теперь вполне мог извлечь вполне разумную идею. Итак, он стал размышлять. Стеллажи с бесконечными пыльными папками, что окружали мэнээса Скачкова, навевали в его размышления о потолке, который все ж, как ни верти, а белить придется, навевали что-то такое же бесконечно пыльное. Какие-то пласты бытия, уходящие в глубь времен, теперь связывались с потолком этим. Землянки какие-то уже мерещились ему, пещеры, ямы (суетливый ум легко нанизывал), шалаши, гнездо на дереве под широким листом, щель в скале, прикрытая плоским камнем, — вон, значит, удивляется мэнээс Скачков, потолок-то откуда еще тянется! Мэнээс исправно крутил арифмометр, а его свинцовым отвесом тянуло вниз, вглубь, в глубокую нору, где никакого потолка уже не требовалось. Мэнээс Скачков инстинктивно сопротивлялся, барахтался на поверхности, даже порою громко спрашивал: