Генерал подошел к трафаретно забитой трудами классиков марксизма книжной полке и только тогда, усмирив свою гордыню, как можно спокойнее произнес:
— Все же, мой тебе, друг служивый, совет: в этих судебных материалах по Власову и власовцах действительно много житейского, самым суровым образом поучительного. Даже не представляешь себе, полковник, — добавил уже от двери, — сколько и насколько там всего поучительного. Двое суток даю для знакомства, с жестким возвратом.
Ушел Крысолов, так толком и не попрощавшись. Однако никакого впечатления на Пеньковского это не произвело. «Похоже, этот, отслуживший свое «старый медный котелок» что-то заподозрил? — холодно отметил про себя, не предаваясь ни малейшему волнению, и принялся механически перелистывать оставленную генералом книжонку. — Хотя, кто бы на его месте не заподозрил, видя перед собой человека, собирающегося в очередную командировку в капстрану?»
«Генерал Благовещенский», — задержал он взгляд на знакомой фамилии. Весной сорок пятого один военюрист просветил его, что на самом деле Русская освободительная армия (РОА, или по-окопному «русская армия предателей») начала зарождаться по инициативе именно этого генерала, Благовещенского. Причем задолго до того, как в плену оказался Андрей Власов. Дескать, еще в сентябре 1941 года Благовещенский обратился к командованию вермахта с предложением сформировать из красноармейцев воинские части, которые бы сражались на стороне рейха. То есть Власов попросту украл его идею, или, точнее, своевременно «примазался» к ней.
Впрочем, встретились они — Благовещенский и Власов, — как явствовало из брошюры, еще находясь в плену, в Берлинском, особом (подчиненном отделу пропаганды Генштаба вермахта) лагере военнопленных. Вместе с бывшим «генералом-любимцем Сталина», Благовещенский прямо там, в лагере, создавал Русскую трудовую национальную партию. Кроме того, активно занимался выявлением среди военнопленных коммунистов, политработников и евреев. Однако в 1945-м, уже после капитуляции рейха, американцы выдали его представителям советских властей в Германии. Так что, по иронии судьбы, осужден и казнен он был тоже вместе с Власовым.
«Однако ни Британия, ни США капитулировать не собираются, — воинственно заключил Пень-Пеньковский, покончив с нервным просмотром этого текста. — Ни о какой выдаче советским властям теперь уже и речи быть не может. Наоборот, в случае ареста, Запад сделает все возможное, чтобы освободить тебя. Скорее всего, обменивая на одного или нескольких советских шпионов, задержанных в Британии. Из тех, которых сам же и сдам», — презрительно оскалился полковник. И в оскале этом уже просматривался некий самурайский фатализм.
Опустившись на заднее сиденье «Волги», полковник велел водителю ехать к отелю «Националь» и, все еще теребя в руках брошюру, запрокинул голову, словно бы собирался подремать. Водитель, отставной старшина погранвойск и внештатный сотрудник КГБ, до сих пор представавший перед шефом как человек покладистый и в доносах своих обходившийся без фанатизма, так и воспринял было его состояние. И даже обронил: «Если прикажете, пойду «запасными тропами», будет время «покемарить».
Вряд ли он сумел разглядеть мечтательную ухмылку полковника, но даже по молчанию его понял: в этот раз вышла промашка.
А тем временем Пеньковский снова входил в образ ценнейшего агента британской разведки, причем уже офицера, полковника этой разведки, о котором, — «как о борце против агрессивной советской военщины», вскоре узнает «все прогрессивное человечество».
Всё-таки встреча с генералом прошла не зря. Она помогла полковнику сформулировать некое подобие идейной платформы сотрудничества с Сикрет интеллидженс сервис (она же — МИ-6), её четкой мировоззренческой основы, которой британская контрразведка обязательно поинтересуется. И будет права, поди знай, вдруг русские подсовывают им очередного Рихарда Зорге?
На обложке брошюры в самом деле красовался гриф «Для служебного пользования», и в былые времена даже Родов не решился бы вынести её за пределы своего кабинета, не то что на двое суток отдавать в чужие руки. Прав, наверное, генерал: эту контору, ГРУ именуемой, действительно пора основательно «подчистить». Раз-бол-та-лись стервецы! Разне-жились!
Веером пропустив страницы книженции между пальцами, Пеньковский задержался на абзаце, в котором речь шла о гибели 2-й ударной армии Волховского фронта, заместителем командующего которого являлся в то время генерал-лейтенант Власов. Полковник тут же вспомнил, с какой яростью взрывался при одном только упоминании о Власове генерал, а со временем и маршал Варенцов. Но именно он однажды, после чтения какой-то газетной статейки о генерале-предателе, сказал: