— Хотелось бы в это верить. Встреча русского полковника с британцем действительно происходит в отеле «Националь»?
— Судя по всему… Как я уже сказал, там несет вахту капитан Дэвисон.
— Понятно. Все тот же вездесущий и непотопляемый «человек Даллеса».
— Уж он-то, с его знанием русского языка и с еще более совершенным знанием «русской души»…
— Не собираетесь же вы переманивать Пеньковского, вырывая из цепких лап англичан?
— События пока что не торопят. И потом, где уверенность, что Пеньковский все еще действует в одиночку, а не под контролем КГБ? Самое время выждать.
Пауза, которую взял второй секретарь, должна была стать признанием его, Малкольма, правоты. К тому же Кэйд понимал, что в истории с сорванной вербовкой Пеньковского просматривается и его собственная вина. Уж он-то давно знал, что некий русский полковник ищет способ связаться с американской разведкой.
— Вы правы, Малкольм, события пока что не торопят, — примирительно подвел итог их общения второй секретарь. — Однако сегодня же доложите о результатах ваших то ли «душеведческих», то ли «душегубских» игрищ и с русским полковником, и с англичанами.
— При любом исходе этих переговоров — игрища эти окажутся «душегубскими», мистер Кэйд. В этом можно не сомневаться.
Теперь уже оттягивать углубленное знакомство с досье Пеньковского атташе не стал.
По первым строчкам он прошелся взглядом почти машинально: родился в 1919 году во Владикавказе. Окончил Киевское артиллерийское училище, после которого служил политруком батареи. Участвовал в Польском походе советских войск и в советско-финской войне 1939–1940 годов…
«О, да наш полковник успел повоевать?! Что уже само по себе похвально…»
Правда, Вторая мировая война застала его на вполне «безобидной» должности старшего инструктора по комсомольской работе политуправления Московского военного округа. Но тут уж кому как повезло…
Ну а настоящая военная карьера Пеньковского началась лишь в 1944 году, когда он был назначен адъютантом командующего артиллерией 1-го Украинского фронта генерал-полковника Варенцова. Впрочем, эта должность тоже оказалась сугубо штабной. И тут уж дальнейшая судьба адъютанта зависела от того, насколько разумно он сумеет распорядиться своей близостью к генералу, своими штабными знакомствами и вообще своим положением.
Судя по тому, что в сорок пятом, в возрасте 26 лет, Пеньковский уже принял командование артиллерийским полком, то есть в ситуации он сориентировался очень быстро и точно. Война завершалась, и нужно было воспользоваться последним шансом из штабистов «переквалифицироваться» на строевого командира-фронтовика. Кстати, в том же военном сорок пятом он сумел жениться на семнадцатилетней дочери генерала Гапановича, а к 31-му году умудрился дорасти до чина полковника, перейти на службу в Главное разведуправление Генштаба Советской армии и стать одним из резидентов русской разведки на Восточном направлении.
Словом, всем своим карьерным потенциалом Пеньковский распорядился со знанием дела и в полной мере. Однако все эти факты лишь усиливали подозрение: а какого дьявола он решил податься в предатели-перебежчики?! Причем трудно было поверить, что полковник прибегает к этой авантюре из каких-то благородных идеологических соображений.
Москва. Ресторан отеля «Националь».
Апрель 1961 года
Выложив на стол перед посетителями тарелки с говяжьими отбивными, официант резко, явно по-армейски, развернулся и едва не столкнулся с подошедшим капитаном Дэвисом, который до сих пор умиротворенно сидел себе в противоположном конце зала.
— Не волнуйтесь, я не стану навязывать вам свое общество за этим благословенным столом, — заверил помощник американского военно-воздушного атташе, не представляясь русскому офицеру, а вежливо обращаясь к Винну, с которым уже был знаком. — К тому же в отличие от моего шефа меня мало интересовали вопросы, связанные с военной дипломатией. Теперь понимаю, что зря.
— Опять эти запоздалые раскаяния, капитан… — только теперь приподнялся Винн, выжидающе глядя на помощника атташе.
— Это не раскаяние, мистер Винн; это — размышление о том, что всякая кроваво-огненная война начинается не на солдатском поле битвы, а на поле битвы дипломатии. И завершается, заметьте, тоже дипломатами, плавно переходя в изнурительную холодную войну.
— В том-то и дело, что отныне я имею все основания считать себя «рыцарем холодной войны», — вежливо склонил голову Винн.
— А кто запретит кому-либо причислять себя к этой легендарной когорте? Кстати, не будь я столь легкомысленным в своем недалеком прошлом, сейчас мы о многом могли бы поговорить с этим русским господином.