— Или «долларовых подстилок».
«А также «интуристовских профур», «негритянских блядюжек», «продажных вафлисток» и т. д. и т. п.» — мысленно продолжил перечень сальных, сугубо казарменных ярлыков полковник. Сама виновата: «не фик» провоцировать. Однако вслух произнес:
— Только не припоминаю, чтобы приходилось слышать такое выражение «секс-агент».
— Понимаю: для грушников оно звучит слишком интеллигентно.
— …Тем более — из уст самого секс-агента, — упорно пытался избежать конфликта Пеньковский.
И женщина благоразумно приняла его условия. Хотя и поразилась тому, что полковник удивился всего лишь термину, а не сути её занятий.
— Надеюсь, вводить вас в тонкости этой моей службы — необходимости нет?
— Ни в коем случае.
— Как и предупреждать о неразглашении.
— К черту формальности, — решительно объявил полковник.
— И не рассчитывайте, что стану тушеваться по этому поводу, а тем более — оправдываться.
— Не вижу никакого смысла. «Грудь на алтарь Отечества» каждый возлагает, как может.
— Точнее, в нашем случае, как прикажут. Да и возлагать на алтарь, нам, женщинам, приходится, извините за натурализм, не только, и даже не столько, грудь, — в самом деле, не стала ни тушеваться, ни оправдываться Курагина, — а совершенно другую часть тела.
— Воистину — излишний натурализм, — едва заметно поморщился Пеньковский. — Однако на связь со мной тебя толкнуло не призвание секс-агента внешней разведки?
— О, нет, на этой ниве я — исключительно по зову женского естества. Но пусть вас это не радует. Влюбленные женщины коварнее и расчетливее любых, самых изощренных секс-агентов. Впрочем, о наших связях в конторе пока что не знают, у них там и без меня проблем хватает. К тому же вы у нас человек сто раз проверенный и перепроверенный.
Произнеся это, Курагина включила настольную лампу на своей тумбочке, взглянула на часы и неспешно, грациозно, словно русалка из озерного мелководья, выбралась из греховного ложа.
— Труба зовет, бьют барабаны и боевые кони ржут. Или «ржат»? Словом, заговорились мы тут с вами, полковник. А мне пора… В душ я, как всегда, врываюсь первой, причем исключительно для освежения плоти, — бросила на ходу. — Более основательно займусь собой дома.
Пеньковский уже знал, что Тамила Курагина была незамужней и бездетной; а домом ей служила комната в «семейном» общежитии, в двух кварталах от их явочной квартиры. Другое дело, что там она — никогда и ни при каких обстоятельствах — мужчин не принимала. Если, конечно, верить ей на слово.
Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.
Апрель 1961 года
Накануне встречи британца с Пеньковским в ресторане отеля «Националь» военно-воздушный атташе при посольстве США полковник Малкольм вызвал своего помощника в кабинет «для консультаций». Понимая, о ком пойдет речь, капитан Дэвисон явился к шефу с небольшой светлой папкой, на которой черной тушью было размашисто начертано: «Полковник ГРУ Олег Пеньковский. Объект повышенного интереса».
— Насколько мне известно, капитан, первая встреча вашего «объекта повышенного интереса» с британским агентом Винном, проходящим по нашей картотеке под псевдонимом Британец, намечена уже на завтра, на десять тридцать утра? — мрачновато прищурившись, проговорил атташе.
— Так точно, сэр. Если только она, встреча эта, в самом деле состоится…
— Тогда почему я не слышу воинственных призывов к штурмовому вторжению в ситуацию? — спросил полковник уже в таком тоне, словно бы пытался изобличить своего помощника в попытке скрыть от него сам факт подобных контактов. — Вы что, собираетесь упустить «языка», добытого не где-то там, в окопах «второй линии», а чуть ли не под стенами Кремля?! Нет, в самом деле, что в моих рассуждениях «не так»?
— Как я уже сказал, сэр, нет уверенности, что встреча вообще в принципе состоится. Но если все-таки состоится, нужно будет как можно скорее встретиться с Британцем.
— Или сразу же с русским.
— Что с нашей стороны выглядело бы некорректно. При любом исходе этой попытки союзники воспримут её как удар в спину, как проявление губительного соперничества.
— И правильно воспримут: соперничества так или иначе не избежать.
— Но даже Винн пойдет на встречу с нами лишь после того, как получит «добро» из Лондона, — вновь попытался Дэвисон урезонить «штурмовой» пыл своего шефа. — Если только получит его.