— Как ты сказал?
— Шёндо-ор, город, — солдат попытался заглянуть в лицо своему командиру, — Шёндор...
— Ну и как там у вас? В смысле, хороший город?
— Так, — Бабаев улыбнулся застенчиво, — не особенно так...
— А работал где? Или еще нигде не работал?
— Работал. Сержант усмехнулся:
— На базаре дынями торговал?
— На кхырпичном заводе работал.
— На кирпичном, ого! Так ты пролетарий, выходит.- Сержант обернулся и опять осмотрел крохотное, но выносливое тело Бабаева. — Глину мешал?
— Не, глину не мешал, мешает первый участок... а наша — печь...
— Значит, на печи работал?!
— Не, транспхартёр...
— Тебя не поймешь: печь, транспортер. — Сержант оглянулся. — Ну и что? Тяжело, неверное, было работать?
— Не, не особенно так. — Бабаев все улыбался своей жалкой улыбкой.
— По тебе видно... Зачем пошел туда-то, другого места не было?
— Отец там работал.
— На пенсии щас?
— Не, — солдат опустил голову и утерся свободной рукой.
— Все работает?
— Не-е, помер, — ответил солдат.
Сержант задержался. Бабаев упорно шел в гору, не оборачиваясь, со спокойным и смиренным лицом.
— Извини, я не знал... С матерью живете теперь? — Бабаев кивнул. — И сколько вас осталось у матери?
— Я и брат, два... Младший и старший — Два.
— Так вас трое, выходит?!
— Пять сестра еще, младший совсем маленькая...
— Восемь, значит... — Сержант покачал головой. — Ну и сколько ты там зарабатывал, на своем кирпичном заводе?
— Тхёриста рублей.
— Матери все отдавал?
— Не, книжка клал.
— Себе на книжку?! — Сержант удивился. — А зачем тебе деньги?
— Калым платить надо, жену надо...
— Вот оно что! И много уже накопил?
— Не, не особенно так,
— Значит, после армии пойдешь опять на свой транспортер?
— Работать надо, за жену платить надо.
— Ясно. — Семенов вздохнул и посмотрел на молодого солдата, подумав, что ему еще долго служить: доживет ли? Вдруг улыбнулся лукаво и толкнул товарища в бок. — Подругу-то уже присмотрел? Какую-нибудь там кызымочку... Что молчишь?
Бабаев отвернулся смущенно. Некрасивое и словно иссушенное южным солнцем и непосильной работой лицо его ожило, пообмякло, а крохотные темные глазки увлажнились и заблестели, губы собрались мечтательно в трубочку, будто его посетила любимая с детства мелодия.
— Как звать-то подругу? — спросил сержант,
— Айгюль, — с нежностью ответил Бабаев.
— Красивая?
— Не, не особенно так...
Солдат шел вслед за сержантом смущенный и тихо улыбался мыслям своим. Он не заметил и не расслышал, как командир его простонал — зло, беззвучно... Семенова опять захлестнуло то далекое пестрое лето. Они с Маринкой попали под дождь — бежали босыми по площади, крепко схватившись за руки, словно боясь потеряться в хаосе струй, — о, это был настоящий сокрушительный ливень!.. Но в этой стране дожди шли очень редко и то лишь зимними месяцами, а летом почти никогда. И дожди эти были серыми, безвкусными и скупыми.
Вверху, над бугром, выросла упругая приземистая фигура Расула. Широко расставленными ногами он стоял на вершине, каска его была сдвинута на затылок, опущенный прикладом к земле автомат Расул держал рукою за ствол. Позади этого, будто застывшего, силуэта над темным массивом каменных гор небо наполнялось яркими цветами заката...
— Что долго? — пробурчал недовольно Расул.
— Ждали, пока начальство смоется. Самого командира дивизии принесло. — Сержант прошел мимо Расула и спустился в крайнее углубление, сбросил с себя две пустые катушки. — Не видел, что ли, вертолет... Бабаев, подай-ка мне вон аппарат!
Бабаев опустил свой автомат на катушку и кинулся к плоской коробке телефонного аппарата. Расул подошел и остановился на краю углубления.
— Таракан обкурился, с-сука! — процедил Расул сквозь зубы.
— Где он? — Сержант защемил зубами конец телефонного кабеля и резко дернул его, лотом выплюнул изо рта изоляцию.
— Вон! Лежит в своей яме — тащится...
— Кто-о тащится? — послышался гнусавый голос Исы. Он появился за спиной у Расула в расстегнутой куртке, без каски, без ремня и без оружия.
Сержант отложил в сторону коробку телефонного аппарата и посмотрел на лицо Таракана. Оно было бледным, обмякшим, его длинный лоб отсвечивал мелкой испариной, глаза блестели, словно затянутые маслянистой пленкой, а по углам неживого, серпообразного рта тянулась грязная слизь.
— Приведи-ка себя в порядок, Иса, — сказал сержант и вздохнул. — А ты куда смотрел? — обратился он к Расулу.
— Я должен караулить его?.. У, бля! Убью, падла! — Расул дернулся к Таракану, который уже поплелся в дальнее углубление, где остались его каска, ремень, автомат.