И если война «суть область физических усилий и испытаний, и чтобы не быть поверженным ею, требуется известная сила тела и духа, неважно, прирожденная она или воспитанная в себе», то одновременно война и область трений. «Мощная, железная воля преодолевает трения, она сметает препятствия, даже технические. Словно обелиск, возвышающийся на главной улице города, в центре военного искусства, существенно выделяясь, стоит твердая воля гордого духа. Поэтому и в самых чрезвычайных свершениях на войне заслуга концепции неизменно наименьшая, хотя ее оправданность всегда является одним из необходимых условий». Но так как в войну «три четверти тех факторов, на которых и основываются действия, остаются в тумане большей или меньшей неизвестности, здесь все же претендуют на всеобъемлющее и четкое их понимание, чтобы по ходу оценок нащупать истину», тем более, «что не существует такой сферы деятельности человека, которая была бы так часто и так масштабно связана с случаем как война». Чтобы выстоять в этой области неизвестного, требуется решительность, «это совершенно особое направление анализа, которое подавляет всякую ненужную робость перед лицом колебаний и медлительности. Люди с энергичными, глубокими и скрытыми качествами характера в большинстве своем склонны к тому, чтобы своей титанической силой выдержать чудовищную массу, а в виде нее мы можем себе живо представить все трудности ведения боевых действий». Однако справиться с ними не сможет и титаническая мощь, если она не опирается на армию, в которой преобладают военные доблести. «Воинские доблести есть те части, которые делает единым целым гений полководца». Этот гений представляет собой «гармоническое объединение сил».
Выше приведенные фрагменты книги «О войне» позволяют понять, в сколь высокой степени связано развиваемое в ней учение с реальной жизнью, и именно в этом и заключается его ценность. Что толку выводить принципы, которые не выдерживают серьезную пробу. «Теория должна быть высвечена ясной картиной массы обстоятельств, чтобы тем легче было оправдать ее положение. Она не может добавить к духу никаких рецептов решения проблем. Она лишь позволяет окинуть взглядом массу обстоятельств и затем вновь отдаться высшим сферам деятельности». В действительности она лишь вступление к действиям, а не система ведения войны, за что мы и должны быть благодарны Клаузевицу. Он в значительной мере воздействовал на становление образа мыслей прусского, а тем самым и всего германского офицерского корпуса. Из тех воззрений, которые он когда-то обосновал, многие постепенно перешли в германские служебные инструкции. Так, Клаузевиц еще долго влиял на нас и оказывал благодеяние даже тем, кто так никогда и не дал себе труда вникнуть в его труды.
В подобном влиянии незаменима еще и известная зрелость и ясность понимания военного дела. То, что Клаузевиц говорит о войне, в целом чрезвычайно просто, однако самое простое и есть сложное, что относится, как явление жизни в целом, и к его охватывающим войну выводам. Это объясняет частично, почему позитивные изложения Жомини зачастую находили отклик и в самой Германии. Генерал фон Кэммерер заявляет[98]: «Принципы геометрической военной теории с четкой позитивной целью все же одним ударом уничтожить нельзя. Привязанность к заученным формам и тоска по «эклектическому тезису, который так же определял бы нечто», совместно привели к тому, что жизнь этих принципов была продлена. Новым представителем этого направления стал Виллизен, который хотя и был во время Освободительной войны в штабе у Блюхера[99], в своей вышедшей в 1840 г. книге «Теория большой войны» отклонился от реальной жизни. «Книга, – пишет Кэммерер, – демонстрирует воспитанного в духе гегелевской философии со всеми преимуществами основательного упражнения в раскрытии и разборе самых разнообразных мысленных конструкций. В то время как Клаузевиц каждый шаг сопровождает ссылкой на опыт, Виллизен поспешно идет от вывода к выводу, к цели, лишь периодически бросая довольно беглый взгляд на мир вещей»[100]. Как и Жомини, он, как правило, лишь походя обращается к военной истории. Поэтому приводимые им примеры являются скорее «блистанием начитанностью», как это называл Клаузевиц. Ведь последний полагал тактику «учением об использовании вооруженных сил в бою», а стратегию – «учением об использовании боя для достижения целей войны», тем самым применяя эти термины одновременно и в более широком, и в более узком смысле, чем Виллизен, который полагает стратегию «учением о коммуникациях», а тактику – «учением об ударах». Помимо тех нужд, «от которых зависит удовлетворительное существование армий», согласно ему существуют еще и «собственно активные, используемые в военном деле качества, сплоченность». Система же Виллизена основывается, главным образом, на многочисленных вариациях обеих этих характеристик – объема потребностей и сплоченности и их связи с различными формами, в которых проявляется война.
99
Блюхер Гебхард (1742–1819). Прусский генерал-фельдмаршал. Несмотря на свой преклонный возраст, стал одним из символов Освободительной войны, подход его войск на поле боя под Ватерлоо решил судьбу сражения в пользу антифранцузской коалиции. –