Генерал фон Виллизен, будучи в 1850 г. командующим шлезвиг-гольштейнской армии, не оправдал возлагавшихся на него ожиданий. Теодор фон Бернгарди предвидел это. Еще за 9 лет до этого он заявил, обвиняя «Теорию большой войны»: «Если Виллизен когда-либо получит влияние на командование германской армией, то это станет большим несчастьем. Он продолжает вести себя в наше время так же, как Фуль и Массенбах[101] в их эпоху, и потому был как раз подходящим человеком для того, чтобы вернуть дни, такие же как при Йене и Ауэрштедте. Если учитывать, что Виллизен долгое время преподавал в Общей военной школе, впоследствии ставшей Военной академией, то можно только порадоваться, что его теория не получила распространения в среде прусского офицерства»[102]. Здоровая натура последнего отвергала всякие чисто теоретические измышления. Отстаиваемые Клаузевицем взгляды, вынесенные им из наполеоновских войн, напротив, оправдали себя и были пронесены через 1866, 1870–1871 гг. до Мировой войны, да и в ней были вполне уместны. Поэтому представляется вполне корректным в следующих ниже размышлениях о Мировой войне и в примерах из войн прошлого, используемых при сравнениях, часто обращаться к высказываниям этого генерала.
Здравое направление в сфере тактики после Освободительной войны долго в Пруссии не продержалось. Зачастую стали возвращаться к уже устаревшим формам. Приближенное к боевым условиям военное обучение, которое было введено при реорганизации в 1807 г., противодействовало тактике парадной шагистики, которая странным образом проявила себя уже в ходе войны, а из-за любви к парадам императоров Александра и Николая[103] получила сильный импульс к развитию. К сколь полному отходу от всего действительно уместного на войне эта тенденция привела в России, показывает в том числе и то, что в ходе войны с Турцией 1828–1829 гг. даже стрелки должны были держать шаг и строй, что естественным образом привело к тому, что начать стрелковый бой было возможно только на равнине. А в Пруссии, кстати, после Тильзитского мира потребовалось специальное особое указание, что нельзя требовать у стрелков держать шаг.
Уже в общих указаниях Шарнхорста для крупных войсковых учений диспозиция для проведения маневра была сочтена недопустимой, и в послевоенное время парадные маневры возобновились с почти показательной точностью. Краткий устав 1812 г. оказался для мирного времени слишком прост. Один из его авторов – генерал Краузенек, бывший начальник Генерального штаба армии, когда в 1821 г. принял командование дивизией, обнаружил целую серию дополнительных указаний в тактической сфере[104], так что вынужден был специально выступить против них. Он писал: «То, что время и военный опыт вызвали перемены, которые могли привести к упрощению, не оспариваю, однако мысль о том, что устав, при разработке которого одним из важнейших требований полагали максимально возможную краткость и четкость, после победоносно оконченной войны оказывается недостаточно подробным, следует полагать не особенно верной. Ведь не только не полезно, а и прямо вредно всякое распоряжение разбирать до мелочей, доводя его до однообразности с такой предупредительностью, которая граничит с педантизмом. Причем те усилия и труд, что так часто были на это потрачены, никогда не окупаются». Однообразие вплоть до мелочей генерал полагал скорее вредным, нежели полезным, и подчеркивал, что для достижения намеченной цели жизнь требует как можно большей свободы в выборе средств.
103
Имеются в виду императоры всероссийские Александр I (1801–1825) и Николай I (1825–1855). Характерно, что автор фактически признает их определяющее влияние не только на русскую, но и на прусскую армию. –