Немецко-фашистские войска упорно рвались к Ленинграду. Бои шли в пригородах. В этот кризисный момент командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал армии Г. К. Жуков. Командующему Балтийским флотом он приказал: «Корабли поставить на Неву. Всей артиллерией поддерживать 42-ю армию. Зенитки — на прямую наводку и бить по танкам. Половину моряков — в окопы. Срок два дня!»
Командующий флотом нервничал: послать на сухопутье половину людей, лишиться специалистов, которых долго готовили, было непросто. Многие корабли становились небоеспособными без машинистов, минеров, электриков, сигнальщиков, связистов. Но Трибуц понимал и другое: фронту нужны бойцы. Причем немедля, сегодня. Он выполнил приказ, оставив лишь артиллеристов у орудий.
Шли в бой моряки, гремели корабельные орудия. Это для того, чтобы жил Ленинград, а значит, и флот.
Оставшиеся на кораблях краснофлотцы, морские пехотинцы и артиллеристы, летчики, командиры и политработники поклялись ленинградцам, Родине, партии биться за Ленинград до последней капли крови, до последнего вздоха. В клятве балтийских моряков, опубликованной в газете «Ленинградская правда» за подписями командующего КБФ В. Ф. Трибуца и членов Военного совета Н. К. Смирнова и А. Д. Вербицкого, говорилось:
«Балтийцы бьются с врагом на всех подступах к городу Ленина; морские бригады на сухопутье, корабли в море, самолеты в воздухе разят врага, нанося ему жестокие потери. Мы даем вам священную клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие — не бывать фашистской сволочи в городе Ленина».
Клятву балтийцы сдержали. В самый критический момент обороны Ленинграда сказала свое веское слово артиллерия флота. Кронштадтские форты, береговые и железнодорожные батареи и корабли создали могучий огневой заслон на южных и юго-западных окраинах города. Флот решал несвойственные ему задачи — отражал врага, рвавшегося в Ленинград с суши, но и в столь необычных условиях проявилось умелое руководство командующего. Крупный специалист в области оперативного искусства, незаурядный тактик, Трибуц по-деловому, объективно оценивал обстановку, понимал, какие задачи являются главными на том или ином этапе, и успешно решал их. Характерен в этом отношении день 20 сентября 1941 года, когда ему пришлось лично командовать взаимодействующими в бою за город Белоостров силами артиллерии и авиации флота. Враг вынужден был отступить. С этого рубежа и началось наступление в 1944-м.
Не добившись уничтожения главных сил флота на переходе из Таллина, враг решил расправиться с ними непосредственно в базах. В сентябре на корабли обрушились частые бомбежки. Кронштадт обстреливался из тяжелых орудий.
По решению командующего Военный совет и штаб флота перебрались в казармы частей береговой обороны. Это было сделано своевременно. На следующий день снаряды попали в бывшее здание штаба.
Трудным для флота оказалось 23 сентября. Около полудня в Кронштадте раздался сигнал воздушной тревоги. Поднявшись на холм, насыпанный над командным пунктом, Трибуц в бинокль увидел самолеты, идущие к кораблям со стороны Петергофа. Сигналы тревоги заглушили вой и взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий кораблей и частей ПВО.
Командующему доложили, что бомбы упали на территории Морского завода, госпиталя, у пирсов подводных лодок. Позвонил Жданов, спросил, жив ли. Трибуц доложил обстановку и попросил прислать истребителей. Закончив разговор, он вернулся на холм и увидел высокий столб черного дыма. Понял, горит нефть, значит, попадание в корабль. Офицер штаба доложил, что бомба попала в носовую часть линкора «Марат».
Владимир Филиппович сел в машину и, несмотря на разрывы бомб и падающие осколки зенитных снарядов, поехал в гавань, на корабль, где три года служил старшим помощником. Его стремление немедленно попасть на «Марат» объяснялось не только любовью к этому линкору, беспокойством о судьбах людей. Корабль был крупнейшим на Балтике, где грозная артиллерия не раз ставила огненный заслон наступающему врагу, но заехать на причал было нельзя: вражеские самолеты штурмовали корабли. Пешком адмирал отправился к линкору и увидел, что носовая часть с первой орудийной башней оторвана и утонула. К кораблю спешили спасательные буксиры. Осевший на грунт корабль продолжал вести зенитный огонь.
Осмотрев «Марат», адмирал вернулся на командный пункт. Потери оказались тяжелыми: поврежден и сел на грунт лидер «Минск», две бомбы попали в крейсер «Киров», затонули подводная лодка М-74, буксир и транспорт. Но противнику снова не удалось достичь главной цели — расправиться с основными силами флота.
Гитлеровцы кричали на весь мир, что Балтийского флота больше не существует, а «несуществующий флот» продолжал наносить удары по вражеским войскам. Корабли развернули орудия в сторону берега и разили моторизованные колонны и пехоту противника. Даже «Марат», который больше не выходил в море, своей крупнокалиберной артиллерией стоял преградой на пути врага.
Ленинград оборонялся и наступал. Четыре десанта высадил флот. Наиболее крупный в ночь на 5 октября в Петергоф. Командующий лично провожал десантников. Он подошел к краснофлотцу, обвязанному, как в гражданскую войну, пулеметными лентами.
— С какого корабля?
— Краснофлотец Доронин. С «Авроры».
Командующий спросил о настроении, о готовности к бою.
— В гроб загоним!
— Значит, воевать будем по-балтийски?
— Только так, товарищ командующий!
С гордостью смотрел Трибуц на моряков. Знал, что будут они биться до последнего. И действительно, балтийский десант отвлек от города значительные силы и нанес гитлеровцам немалый урон.
Те, кто встречался с Трибуцем в то время, отмечали его необычайную работоспособность. Трудно было сказать, когда он отдыхал. И днем, и вечером, и ночью — доклады, вводные, приказы, распоряжения, и по каждому вопросу следовало оперативное, верное решение. Как правило, оптимальное в создавшихся условиях: взрывчатку добыть из старых глубинных бомб и снарядов, уплотнительную резину для подводников изготавливать в специально оборудованной мастерской… Пусть любой из этих вопросов не главный для командующего, но в условиях блокады каждый из них вдруг приобретал особое значение, и Трибуц вникал, казалось бы, даже в мелочи.
Трибуца все больше тревожил вопрос: как быть с Ханко? Вспомнился переход из Таллина — за излишнее промедление расплачивались кораблями, транспортами, а главное — людьми. Было ясно: оставлять Ханко придется. За 240 миль от Кронштадта пополнение и боезапас по льду не доставишь. Да и в городе всего в обрез. Что можно провести в караванах сейчас и что зимой, когда станет залив… Разница большая…
Обстановка под Ленинградом не позволяла усилить гарнизон Ханко. Больше того, в конце октября штаб фронта снова потребовал от флота людей. Трибуц предпринял важный шаг: послал четыре корабля на Ханко. Они повезли снаряды, немного бензина, консервированную кровь и почту. Больше командующий флотом не смог дать ничего, но забрал людей. И тяжелораненых, и пополнение — на Ораниенбаумский плацдарм.
Вскоре пришло указание Ставки об эвакуации гарнизона Ханко. Ее осуществление проводилось в чрезвычайно сложных условиях. Оба побережья Финского залива находились в руках противника; здесь действовали его значительные силы, а на море были выставлены плотные минные заграждения. Выдержка и искусство моряков-балтийцев вновь превозмогли суровое испытание. С 26 октября по 2 декабря с Ханко ушло девять конвоев. Они доставили в Ленинград более 22 тысяч воинов с вооружением, техникой и продовольствием. Врагу так и не удалось ступить на землю «красного Гангута», пока он не был эвакуирован по приказу командования. Из глубокого вражеского тыла, через минные поля, толстый лед, отражая удары «юнкерсов», прошли караваны судов.
Тысячи защитников Ханко пополнили ряды воинов, отстаивающих Ленинград.
Адмирал встречал героев-ханковцев в Кронштадте. Горячими, проникновенными словами приветствовал он героев. Пять с лишним месяцев отважный гарнизон Ханко стойко сражался с превосходящим противником. Сковав до двух вражеских дивизий, он оказал значительную помощь войскам, оборонявшим Ленинград. «Высшим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот», — говорилось в приказе войскам Ленинградского фронта в связи с эвакуацией Красного Гангута.