В середине апреля 1942 года Катуков получил приказ о переброске бригады в Москву на переформирование. Он и Бойко были отозваны в распоряжение Главного автобронетанкового управления.
Федоренко встретил Катукова и Бойко приветливо, угостил их чаем с бутербродами.
— У меня для вас приятная новость, — сказал он. — Вы, Катуков, назначены командиром 1-го танкового корпуса, вы, Бойко, — комиссаром. Чувствуете, друзья, что это значит?.. Теперь нам по плечу формирование крупных танковых соединений! Заводы наши набирают мощности.
Федоренко сообщил, что в состав корпуса войдут три танковые бригады — всего около 250 танков, мотострелковая бригада, дивизион реактивных минометов, разведывательный батальон и различные тыловые подразделения. Катуков и Бойко чувствовали себя ошеломленными. О таких масштабах в то время можно было только мечтать.
— Ну как? Силища? — довольный произведенным эффектом, спросил Федоренко. — Так-то вот… И первый корпус — вам! Что ж, заслужили. Обрадую и другим: 1-я гвардейская бригада войдет в состав корпуса… Теперь давайте подумаем о кадрах. Начальником штаба корпуса мы рекомендуем полковника Кравченко.
Начальником политотдела корпуса Катуков и Бойко предложили назначить Деревянко, заместителем командира по технической части — Дынера, начальником оперативного отдела — Никитина.
Разговор получился долгим. Катуков и раньше и потом, будучи командармом, внимательно изучал подчиненных, не забывал отметить отличившихся, смело продвигал по службе достойных. Большое внимание в расстановке кадров он уделял тому, что сейчас называют психологической совместимостью. И теперь Катуков с жаром разъяснял, почему он выдвигает того или иного командира и почему в заместители к этому командиру следует назначать именно того, кого он рекомендует, а не другого, не менее достойного.
Через несколько дней Катуков был вызван к заместителю Председателя СНК и наркому танковой промышленности В. А. Малышеву. Его интересовали недостатки танков. «Говорите все, о каждой мелочи», — попросил Вячеслав Александрович.
«Мелочи» были. На практике же они порой оборачивались далеко не мелочами. Например, каково было десантникам балансировать на мчащемся танке? Или другое. Кто-то придумал ставить на командирских машинах внешне отличающиеся антенны, и вражеская артиллерия сосредоточивала огонь на этих машинах. Катуков впоследствии с удовлетворением отмечал, как оперативно были реализованы его предложения: поступавшие на фронт танки имели одинаковые антенны, поручни, чтобы держаться десантникам, и другие усовершенствования.
В Москве комплектовались штаб и некоторые службы корпуса. Основная же работа по его формированию велась в Липецке, куда вскоре и прибыли Катуков и Бойко.
Все части корпуса были полностью укомплектованы. И не успели еще просохнуть дороги от весенней распутицы, как поступил приказ о направлении его на Брянский фронт.
Три с лишним месяца корпус провел в боях — наступательных, а чаще оборонительных. Катуков был недоволен ни теми, ни другими. Что, собственно, изменилось? Танков стало больше, появились крупные танковые соединения, а использовались они по-старому — отдельными частями, без должной поддержки авиацией и артиллерией.
Нет, не так, совсем не так представлял себе Катуков боевое применение крупных танковых сил. Видимо, и в Ставке Верховного Главнокомандования были недовольны тем, как использовались танковые войска на Брянском фронте. После войны Катуков натолкнулся на адресованный командованию фронта документ, подписанный начальником Генштаба А. М. Василевским. В нем говорилось: «Некоторые из танковых корпусов перестали быть танковыми и перешли на методы боевых действий пехоты. Примеры: Катуков (1-й тк) вместо быстрого уничтожения пехоты противника в течение суток занимался окружением двух полков, и вы, по-видимому, это поощряете…» Позже в своих мемуарах Катуков писал: «Этот документ объясняет многое из ситуации тех дней. Разумеется, 1-й танковый корпус окружал два полка пехоты не по своей инициативе, а по приказу сверху. Но дело не только в этом. Из этого документа следует более важный вывод: танковые корпуса вводились в бой разрозненно, каждому из них ставились узкие, ограниченные задачи. А ведь можно было сосредоточить их в мощный кулак и, усилив средствами воздушной и наземной поддержки, нанести гитлеровцам действительно разящий удар во фланг».
В середине августа корпус был выведен в резерв Ставки Верховного Главнокомандования, а вскоре Катуков был вызван в Москву на прием к Сталину.
Разговор Сталин начал с конкретных, но прямо не относившихся к деятельности Катукова вопросов. Отвечая на них, Катуков почувствовал себя неловко, видя, что Сталину не нравятся его критические замечания о танках KB и Т-70. И все же, преодолевая смятение, он упорно возражал:
— Нет, Иосиф Виссарионович, в бою они показали себя неважно. Спросите любого танкиста — каждый предпочтет тридцатьчетверку.
Катуков видел недовольное выражение глаз Сталина, но изложил свои взгляды до конца, показал, в чем конкретно заключаются недостатки танков KB и Т-70. Может быть, упорство молодого генерала привлекло Сталина. Он перевел разговор на другие темы. Катуков так и не мог понять, зачем его вызвал Сталин, но чувствовал, что тот исподволь прощупывает его, взвешивает, чего он стоит. И вдруг Сталин, прервав свои вопросы, сказал, что создаются механизированные корпуса, более сильные, чем танковые, и он, Катуков, назначается командиром 3-го механизированного корпуса.
У Катукова, что говорится, отлегло от сердца: значит, его служба оценена неплохо. Но было очень жаль — Катуков сразу это почувствовал — расставаться с боевыми друзьями, с соединениями, вместе с которыми он прошел тяжелый боевой путь. И Катуков, как он выразился в своих мемуарах, «взмолился»:
«— Товарищ Сталин, не так просто подготовить, научить войска. Большое для боя дело, когда тебя люди хорошо знают и ты их знаешь. В составе 1-го танкового корпуса находится 1-я гвардейская бригада, с бойцами которой меня связывают узы самой крепкой дружбы. Разве легко с ней расстаться!»