Трудно передать состояние, в котором я находился в тот момент. Все, что угодно, я ожидал от этой встречи, но только не этого. Волнуясь, я ответил примерно следующее: я не так давно окончил академию и работаю менее двух лет. До поступления в академию командовал всего лишь эскадроном связи дивизии. Я совершенно не знаком с предлагаемой мне работой и не в силах справиться с таким огромным масштабом.
— Не справлюсь с этой должностью, товарищ Сталин, — сказал я, — и потому прошу не назначать меня на этот высокоответственный пост…
— Что касается масштаба работы, который вас пугает, то это ничего. Мы вам поможем.
Я пытался что-то сказать, шел за ним следом, но Сталин снял трубку телефона и, набрав номер, сказал кому-то: «Наркомом связи назначаем Пересыпкина. Завтра опубликовать в печати». Он повернулся ко мне.
— Поезжайте сейчас же в ЦК, там подготовьте предложения о составе коллегии Народного комиссариата связи. Если хотите взять с собой кого-либо из военных, хорошо знающих связь, включайте и их в проект решения».
В ЦК проработали почти всю ночь — подготовили необходимые документы, подробно проинформировали о Наркомате связи, состоянии его работы. Прощаясь, кто-то из работников ЦК сказал:
— В наркомат в форме не ходите. Там привыкли иметь дело с военными более высоких званий.
Сказано было в шутку, а Пересыпкин всерьез обеспокоился. Начав военную службу с самых ранних лет, он никогда не носил гражданской одежды, и у него ее попросту не было.
Вернулся домой поздно. Жена не спала, хоть и привыкла к его вечерней, подчас за полночь, работе. Он рассказал ей о необычном назначении и без какой-либо надежды спросил:
— Штатского у меня ничего нет? Костюмчик какой-нибудь… Впрочем, знаю — нет. Как же быть?
— Эх ты. Связью всей страны собираешься руководить, а тут растерялся. Сейчас я из тебя такого наркома сделаю — заглядение! — ответила жена, которая, впрочем, тоже не сразу догадалась, что нужно сделать.
Она спорола с гимнастерки петлицы, загладила их следы утюгом. Получилась распространенная в то время «наркомовка».
— Ну вот, теперь я и член правительства! — воскликнул довольный нашедшимся выходом Иван Терентьевич. — А костюм все же приобрести надо.
— Приобретем. Только не представляю тебя штатским.
— Я тоже. Нужно как-то отметить это дело.
— От первомайских праздников осталось шампанское.
Выпили по бокалу шампанского, поговорили, дождались утренних газет. На последней полосе «Правды» в разделе «Хроника» было напечатано: «Президиум Верховного Совета Союза ССР назначил т. Пересыпкина И. Т. народным комиссаром связи СССР».
Крутым оказался поворот. Теперь вот опять.
Взволнованный происшедшим, Иван Терентьевич уснул не сразу и спал недолго. Когда проснулся, было раннее утро. Он вызвал машину.
— В наркомат? — спросил водитель.
— В другой. В Наркомат обороны.
Так отныне и повелось: то в один наркомат, то в другой. Впрочем, чаще в «другой» — в Наркомат обороны.
По представлению Пересыпкина было принято решение о создании вместо управления более мощного аппарата — Главного управления связи Красной Армии. В начале августа Иван Терентьевич доложил проект положения о новом главке начальнику Генерального штаба Б. М. Шапошникову.
Внося поправки и дополнения, Шапошников подробно мотивировал их. Он продолжал говорить и после того, как завизировал проект. Теперь речь уже шла о роли связи в современной войне. Пересыпкин с удовлетворением отмечал, что его взгляды совпадают с тем, что говорил Шапошников. Но тот шел дальше — увязывал задачи связи с высшими ступенями военного искусства, со стратегией войны в целом. А это было для Пересыпкина во многом откровением. Вопросы стратегии в электротехнической академии с такой глубиной не изучались. К тому же Шапошников связывал свои рассуждения с конкретными условиями шедшей войны. «С таким рядом работать, что в академии Генштаба учиться», — думал Пересыпкин. Он чувствовал, что обычно вежливый, но не очень-то многословный Шапошников избрал такую тактичную форму, чтобы именно поучить его — помочь ему освоить то, без чего невозможно эффективно, творчески организовывать связь в войсках в тех масштабах, в каких предстояло это делать ему, Пересыпкину.
Свои рассуждения Шапошников закончил неожиданным вопросом:
— Вы завидно молоды. Сколько вам лет?
— Тридцать семь, — ответил Пересыпкин, почему-то смутившись.
— Это же замечательно, голубчик вы мой! Сколько же вы еще сделать-то сможете!.. А ноша на ваши плечи легла тяжелейшая. Вся связь страны теперь в ваших руках. Впрочем, в этом есть свои резоны. И то, что вы замнаркома обороны, тоже резонно: с командиров любого ранга за организацию связи спросить можете.
Шапошников подробно разобрал суть резонов и опять же неожиданно спросил:
— А почему вы не в форме?
Пересыпкин рассказал, как в свое время спорол петлицы с гимнастерки, чтобы явиться в Наркомат связи.
— И у вас прежнее звание?
— Да, я полковник.
— Нонсенс! Невероятнейший нонсенс! Замнаркома обороны, начальник связи Вооруженных Сил — и полковник! Ну ничего, голубчик вы мой, когда-нибудь это будет казаться вам забавным эпизодом в вашей биографии.
Прощаясь, Шапошников сказал:
— Двери в Генштаб для вас всегда открыты. Заходите чаще. Это не только пожелание. Связь — кровное дело Генштаба.
С Шапошниковым в дальнейшем Пересыпкин встречался часто и всегда уходил от него обогащенным. Выдающийся теоретик и практик военного дела, Борис Михайлович умел репликой, двумя-тремя фразами дать глубокое обоснование тому или иному мероприятию, показать его место и назначение в цепи происходящих событий.
После беседы с Шапошниковым Пересыпкин уже не повторял себе то, что подумал у Сталина: «Как может один человек исполнять две такие высокоответственные должности!» В его мемуарах можно прочитать: «…объединение и централизация руководства военной и гражданской связью было подсказано самой жизнью. Во время войны пришлось решать многие сложные задачи бесперебойной связи как на фронте, так и в тылу, нужно было ликвидировать пресловутые ведомственные барьеры, мобилизовать все имевшиеся в стране силы и материально-технические ресурсы связи, которых, к слову говоря, было не так уж много». И далее: «Многие задания правительства и Верховного Главнокомандования носили сверхсрочный характер. Как правило, их можно было осуществлять только совместными усилиями частей связи Красной Армии и предприятий Народного комиссариата связи».