Толбухин был человеком дотошным, любившим во всем разобраться основательно. К тому же в той первой их беседе с Гуровым, понравившимся ему своей искренностью, прямотой и как бы вызывавшим его на такую же откровенность, он хотел, чтобы между ними установились доверительные отношения. Иначе как же можно работать вместе - командующему фронтом и члену Военного совета. Поэтому Федор Иванович биографию свою изложил, не обходя деталей. Подробно рассказал о том, как встретили он и его товарищи на фронте весть о Февральской революции и как митинговали солдаты, требуя скорейшего окончания войны. Рассказал о своей работе в солдатском комитете, куда был избран вскоре, о начавшейся после Октябрьской революции демобилизации старой армии, в результате чего возвратился бывший штабс-капитан в свою родную деревню Андроники.
В августе 1918 года общее собрание граждан Сандыревской волости избрало Федора Толбухина военным руководителем военкомата. С этого времени, с организации военного обучения запасников, исчисляется срок его службы в новой, Красной Армии. Летом 1919-го он уже на фронте, воевал против Юденича и белополяков. Завершил войну, будучи начальником штаба дивизии. В 1921-1922 годах участвовал в ликвидации белофинской авантюры в Карелии. Боевые его Дела были отмечены достойно. За личную храбрость, как говорилось в постановлении Реввоенсовета, проявленную в бою у крепости Новогеоргиевской, удостоился ордена Красного Знамени, трижды был награжден именными серебряными часами с надписью "Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии". Межвоенные годы, как и у всех кадровых военных, были заполнены до предела. Перерывы от службы в войсках имел дважды: на время учебы в академии имени М. В. Фрунзе, оперативный факультет которой окончил в 1934 году, после чего был командиром дивизии, да год провел на курсах усовершенствования высшего командного состава. Все остальное время до и после учебы занимался преимущественно штабной работой - начальник штаба дивизии, корпуса, военного округа. В июне 1940 года получил звание генерал-майора.
Толбухин отчетливо представил себе образ живого Гурова, его умение слушать собеседника, не перебивая и молчаливо поощряя к продолжению разговора, его излюбленный жест, как заметил впоследствии Федор Иванович, проводить время от времени ладонью по коротко остриженной голове, помогавший, вероятно, сосредоточиться... Вспомнил, что не случайно тогда отложил на самый конец изложения своей биографии пункт о партийном стаже. Федор Иванович лишь весной 1931 года наконец решился подать заявление в партийную организацию, его приняли кандидатом в члены ВКП(б). Потом в связи с чисткой прием в партию был прекращен, и членом ВКП(б) он стал только в 1938 году.
В сравнении с Гуровым, который, будучи на семь лет моложе, в партию вступил на целое десятилетие раньше, партстаж Толбухина был совсем небольшим. Во всяком случае, казалось Федору Ивановичу, что потребуются для члена Военного совета пояснения. И он испытывал определенную неловкость от необходимости разъяснять причины своего сравнительно позднего вступления в ряды Коммунистической партии. Однако Кузьма Акимович, чьей профессией по долгу и призванию было человекознание, понял его состояние и сам все объяснил.
- Говорите, Федор Иванович, совсем небольшой у вас партстаж в сравнении с моим? Так мы же с разного начинали, как я понимаю, хотя оба крестьянские дети: я не успел пройти первую мировую, тем более чин штабс-капитана получить... А вам, как бывшему "военспецу", надо было послужить верой и правдой, и немало, чтобы самому почувствовать, да и всем доказать свое право на доверие партии... Тут ничьей вины нет, такова жизнь, - он улыбнулся и провел ладонью по голове.
Федор Иванович с благодарностью вспомнил ату необычайную чуткость и такт, присущие Кузьме Акимовичу. Уже с той первой встречи понял, что смогут они работать вместе дружно. И не ошибся. Только тогда он и представить себе не мог, что Гуров страдает тяжелым сердечным недугом. Даже позавидовал в душе Кузьме Акимовичу, какой он энергичный и жизнерадостный.
Когда сошлись поближе в общей упряжке, убедился Толбухин, что член Военного совета, человек вроде мягкий и покладистый, добродушный и терпеливый, как и, сам он, Толбухин, умеет, когда надо, проявить характер и на попятную ни в каком принципиальном вопросе не пойдет, покажет и волю и настойчивость. Превыше всего почитал Гуров общение с людьми.
Имя К. А. Гурова, бывшего до Южного фронта членом Военного совета 62-й армии, как и имя командующего этой армией В. И. Чуйкова, известно было всей стране, ибо боевая слава 62-й, насмерть стоявшей у стен волжской твердыни, неотделима стала от героической обороны Сталинграда, и уже в то время боевая ее история навсегда переплелась с легендой, Кузьма Акимович был комиссаром 62-й. Этим сказано все!
Оба сталинградцы, Толбухин и Гуров, при первой своей встрече на Южном фронте, вполне понятно, не могли не коснуться недавних событий, памятных на всю оставшуюся жизнь. В самом конце беседы Кузьма Акимович сказал в раздумье, как бы подводя итог:
- Да, Федор Иванович, что было в 62-й, никогда не забудется... Да и вам о 57-й есть что вспомнить. Однако все это уже в прошлом, что было, то было, а нам пора заглянуть в будущее...
Так и прошагал он по жизни, коммунист с пламенным сердцем, помогая всем, кто шел рядом с ним, постигать настоящее и отдавать ему все свои силы ради светлого будущего... Вот и нет его больше рядом. Похоронили Кузьму Акимовича в самом сердце шахтерского Донбасса, на центральной площади в освобожденном Южным фронтом городе Сталино.
Федор Иванович шумно вздохнул, налил в стакан минеральной воды из бутылки, обычно всегда стоявшей у него на столе, сделал несколько глотков и снова вспомнил слова Гурова: "...что было, то было, а нам пора заглянуть в будущее..." Как бы встряхнувшись от горестных размышлений, Толбухин поднял голову, прислушался к непривычной тишине в своем блиндаже и вернулся мыслями к тому, что его ожидало. Сколько просидел вот так в одиночестве, не сразу смог представить себе. В помещении уже царил полумрак. Однако, взглянув на часы, он увидел, что время до начала совещания еще есть. Подумать было над чем. Наступление войск Южного фронта застопорилось у реки Молочной. Этот рубеж, южную оконечность так называемого Днепровского вала, гитлеровцы самонадеянно наименовали еще и "зимней линией обороны рейха". Он пересекал с севера на юг запорожскую степь и являлся последним прикрытием Мелитопольско-Никопольского плацдарма. Удерживая его в своих руках, фашистская Германия продолжала грабить богатейшие залежи никопольского марганца. Но этим не исчерпывалось значение рубежа. Падение обороны на реке Молочной означало прямую угрозу для немецко-фашистских войск, действовавших в днепровской излучине, и сулило противнику увеличение фронта на нижнем Днепре почти вдвое. Прорыв советских войск в Таврию практически решал и дальнейшую судьбу Крыма.