Понял ли до конца тринадцатилетний крестьянский мальчик ее суть или нет, трудно сказать, но некоторые выводы сделал. На лубочной карте мира были размещены фигуры царей, королей и президентов. Иван взял да выколол глаза у японского микадо и русского царя.
Как на зло, в гости приехал старший брат отца — урядник. Увидев расправу, учиненную над двумя августейшими особами, он сейчас же принялся рыться в книжках. Отыскав брошюру о 1905 годе, закричал:
— Чья? Кто читает?
— Я, — ответил Иван.
— Ах, ты! — дядя ударил племянника брошюрой по лицу. — Степан, видишь, куда твой косит? — сказал он брату. — Я эту книжку у вас изымаю. Если твой щенок еще за что-нибудь такое возьмется, узнаю — обоих посажу. Понял?
Надо было продолжать учиться. До земского училища в селе Пушма — десять верст. Иван стал ходить туда и обратно пешком. И здесь его успехи в учебе были отмечены похвальным листом. А как жить дальше? После сезонных работ пошел он, как тогда говорили, в люди — направился в город с письмом к дяде Дмитрию, работавшему грузчиком в порту. Небогато жил тот дядя, но племянника принял, помог устроиться табельщиком на пристани.
В то время шла империалистическая война. Русская армия несла большие потери. Требовались новые резервы. Все больше рекрутов призывали в армию. И вот в мае 1916 года Иван Конев получил повестку. С ней он и направился в уездный город.
Военное дело, хоть и тяжела была служба, увлекло крестьянского парня. Грамотный, хорошо физически развитый он обратил на себя внимание командиров, и его отобрали в учебную артиллерийскую команду, готовившую младший командный состав. Фейерверкером[1] он встретил в Москве февральскую революцию. Активно участвовал в ней: освобождал арестованных солдат своей бригады, разоружал жандармов.
Среди сослуживцев Конева были и большевики. В казарме появились ленинская «Правда», листовки. Именно тогда он понял, что борется за коренные интересы трудового народа, и уже по сути стал большевиком, хотя еще официально не вступил в РСДРП(б).
Вскоре произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. Началась демобилизация царской армии. В январе 1918 года Конев решил вернуться в родные края. Дома он с удивлением и возмущением узнал о невзгодах односельчан, о том, что местные кулаки бесчинствуют в деревнях, мешают установлению Советской власти. Большевистски настроенный солдат Конев обращается в уком партии. Вчерашнего фронтовика, крестьянина-бедняка, едва достигшего двадцати лет, приняли в партию, избрали членом исполкома и назначили военным комиссаром Никольского уезда.
С этого времени Иван Степанович навсегда связал свою судьбу с Советскими Вооруженными Силами. В годы гражданской войны боролся с мятежниками, белогвардейцами, иностранными интервентами. Командовал отрядами. Был комиссаром бронепоезда, стрелковой бригады, дивизии. Ему посчастливилось принимать участие в работе V Всероссийского съезда Советов, X съезда РКП(б). Он видел Владимира Ильича Ленина, слышал его выступления. Особо запало ему в душу выступление Ильича перед делегатами съезда партии — участниками подавления Кронштадтского мятежа.
С именем Ленина уезжал Конев из Москвы в Читу, куда он был назначен комиссаром штаба Народно-революционной армии Дальневосточной Республики.
Бурные события гражданской войны закалили его характер, научили быть чутким, человечным, снисходительным к мелким недостаткам людей и в то же время твердым, непримиримо принципиальным, решительным, даже жестким, когда речь шла о врагах революции и партии.
Эти качества особенно ярко проявились, когда осенью 1924 года Конев был назначен комиссаром и начальником политотдела 17-й стрелковой дивизии Московского военного округа. Дивизия вскоре добилась явных успехов, и комиссара вызвал член Реввоенсовета, командующий войсками округа К. Е. Ворошилов. Оказалось, он еще со времен Кронштадтского мятежа не выпускал Конева из поля зрения.
— Вы, товарищ Конев, — сказал он, — по нашим наблюдениям, комиссар с командирской жилкой. Это счастливое сочетание. Вам надо учиться, овладеть всем, что есть в военной науке. Это поможет вам стать хорошим командиром.
1926 год стал переломным в жизни Конева. Иван Степанович попросил направить его на учебу, и вскоре его зачислили на Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава, где пополняли теоретические знания участники гражданской войны.
После успешного окончания курсов Коневу предлагали весьма значительные посты, но, категорически отказавшись от них, он добился назначения командиром полка.
— Полководец начинается в полку, — утверждал Конев. — Прыгать через ступеньку в жизни вообще не стоит. Ну а в военной деятельности перешагнуть через полк, по-моему, вовсе нельзя. Нет таких всеобъемлющих начальников, как командир полка. Он командир-единоначальник, в его руках собрано буквально все, что относится непосредственно к бою и военному быту, к обучению и воспитанию людей, поддержанию дисциплины… Полк сделал меня человеком поля… И это пригодилось мне на войне… Командир полка был на войне тем мастером, без которого не обойтись в любом деле, в любом цехе, тем более в цехе войны. Без мастера — знатока всех элементов данного производства — дело так же не пойдет, как на войне без командира полка — знатока всех элементов организации общевойскового боя.
В 1931 году Иван Степанович возглавил свою родную 17-ю стрелковую дивизию. Под его командованием она добилась высоких результатов в боевой учебе и оказалась на лучшем счету в столичном округе и во всей Красной Армии. А стремление к совершенствованию в Коневе не угасает. В 1932 году он подает рапорт с просьбой снова откомандировать его на учебу. На этот раз — в Военную академию имени М. В. Фрунзе…
Выпускная комиссия констатировала, что «академический курс слушатель Конев усвоил отлично. Он достоин выдвижения на должность командира и комиссара стрелкового соединения». Иван Степанович назначается в Белорусский военный округ командиром 37-й стрелковой дивизии.
Опасность войны нарастала не только на западе, но и на Дальнем Востоке. Японские милитаристы развязали войну в Китае, сосредоточили в оккупированной Маньчжурии на границе с Советским Союзом огромную армию, совершали одну военную провокацию за другой.
В один из дней 1936 года комдива Конева вызвал К. Е. Ворошилов — нарком обороны.
— Ну что же, правильно мы поступили, товарищ Конев, что направили вас на командную должность… Принято решение назначить вас командующим особой группой войск в Монголии. Японское командование сосредоточивает у ее границ крупные силы. Великий хурал Монгольской Народной Республики обратился к Советскому правительству с просьбой прислать войска Красной Армии. Действуйте быстро, — заключил нарком, — дорог каждый час. К выполнению обязанностей приступайте немедленно. Все необходимые указания получите в Генеральном штабе. Удачи вам.
Миссия командующего особой группой войск оказалась не простой. Разведка докладывала: японские войска изготовились к наступлению. Упредить их внезапный удар можно было быстрой и организованной перегруппировкой советских войск, выводом их на угрожаемые рубежи, растянувшиеся по безводной гористой пустыне Гоби. И на все это отводилось двое суток.
— Даже в годы Великой Отечественной войны, — подчеркнет маршал спустя двадцать лет, беседуя со слушателями Военной академии имени М. В. Фрунзе, — у меня не было, пожалуй, таких напряженных двух суток, как те, осенью 1937 года. Солдаты наши совершили поистине невозможное. Все происходило в пустыне, где нет ни дерева, ни травинки, где ветры валят человека с ног, где нет дорог, где в лощинах между холмами машины вязнут по самые оси, а на холмах порой земля так тверда, что лопата звенит об нее, как о камень… Когда я смотрю в музее знаменитую суриковскую картину «Переход Суворова через Альпы», мне представляются на ней вместо тех суворовских орлов-гренадеров… наши красноармейцы, что совершили свой славный форсированный марш по монгольскому бездорожью.