Фихан кивнул.
— Зачем ты разбудил меня?
— А что, тебе снилось что-то приятное? — Евтихий облизнулся. — Женщины? Голые? Расскажи!
— Мне ничего не снилось, я отдыхал, — заплакал Фихан. — Ты жестокая скотина, Евтихий! У меня осталось всего несколько дней жизни, а ты мучаешь меня!
— Несколько дней жизни? И ты намерен растранжирить их на сон? На бессознательное состояние, в которое ты скоро все равно впадешь, и притом навеки? Да ты хоть соображаешь, что говоришь? — возмутился Евтихий. — Я бы на твоем месте каждое мгновение старался бы прожить в полном сознании. Чтобы было, о чем вспомнить… потом.
— Потом? — криво улыбнулся Фихан.
Евтихий вдруг рассердился на него:
— Послушай, эльфийское отродье, ты не пытайся меня запутать! Я хоть и дурак, но умный.
Фихан молча свесил голову.
Евтихий схватил его за подбородок и заставил взглянуть себе в лицо.
— На меня смотри! Тупица! Помирать вздумал? Сны о вечном блаженстве смотришь? Грезить намереваешься? Не сметь! Я здесь командую! Я, может, и тупой, но сильный! Крестьяне все недалекие, ограниченные дурни — так вы считаете, но ох как вы ошибаетесь, остроухие умники, ох как вы ошибаетесь! Мы, крестьяне, — мы хитрые. Из нас получаются самые лучшие солдаты. Мы любим жить. Мы знаем землю, а человеки суть земля… А, не ожидал, что я такие слова знаю? — восторжествовал Евтихий. — Да я еще и не такие знаю! У меня подруга была, женщина. Прекраснейшая женщина. Мастерица. Она такие вещи руками делала! У нее умные руки. У других женщин руки красивые, или сильные, или ухоженные, или нежные, или красивые… ну, ты понимаешь, остроухий, о чем я говорю. Да? Понимаешь? Не притворяйся, что не понимаешь! Не падай в обморок, ты!.. Животное!.. А если по щекам тебя нахлестать? Ты бойся меня, Фихан, ты имей в виду: если я тебя по роже ударю, от рожи мало что останется. Я ведь дурак, хоть и умный, и силу удара рассчитывать еще не научился, потому что трансформация…
Он замолчал, а потом спросил совсем другим тоном:
— Что, я сильно переменился?
— Да, — прошептал Фихан.
— Смотри. — Евтихий взял эльфа — или, точнее, то, что от него осталось, — на руки и развернул лицом в ту сторону, откуда истекал странный свет. — Смотри туда. Видишь?
Фихан не отвечал. Он привалился головой к могучей волосатой груди Евтихия и опять заснул. Евтихий подул ему на веки.
— Эй, очнись!
Фихан с трудом раскрыл глаза.
— Что?
— Погляди-ка вон туда.
— Свет, — сказал Фихан.
— Откуда свет?
— Сверху, — пробормотал Фихан.
— Точно! — заорал Евтихий так громко, что Фихан задрожал и съежился, а Геврон проснулась у потухшего костра, заскребла клешнями по земле и захныкала. — Точно! Свет — он сверху! Понял? А что у нас наверху?
Фихан молчал.
Евтихий встряхнул его, как тряпку.
— Что наверху? — повторил он.
— Небо, — выдавил Фихан.
— А разве здешнее небо дает свет?
— Корова дает молоко, — сказал Фихан, норовя опять впасть в небытие.
— Корова — пусть ее! К демонам корову! — завопил Евтихий. — Наверх смотри, на небо, ты, ушная сера! Ну?
— Небо, — повторил Фихан и вдруг напрягся, сжался. — Наверху небо, — повторил он медленно.
— Колодец, — сказал Евтихий. — Да? То, о чем ты говорил!
— О чем я говорил? — недоумевая, переспросил Фихан.
Евтихий поплевал ему на веки, чтобы эльф не вздумал опять провалиться в забытье.
— Колодец в земле. Способ выбраться отсюда. Ты говорил, что земля затянула раны. Что в тоннели Кохаги есть вход, но нет из них выхода. А теперь мы нашли колодец. Потому что не может ведь так быть, чтобы вход имелся, а выход — тютю. Да?
Евтихий говорил, не подбирая слов, и сам страдал от того, как некрасиво, как чуждо звучит его речь. Он еще не утратил способности отличать человеческий язык от троллиного — или, того хуже, псевдо-троллиного.
Скоро это не будет иметь никакого значения, утешал он себя. Ровным счетом никакого. Либо он навсегда превратится в худшую разновидность троллей — в тролля самого низкого происхождения, в тролля-подонка с серой кожей, тупой башкой и могучими мышцами, и тогда его вообще не будет волновать, насколько изящны и точны его высказывания. Либо же он выберется из «преисподней» и навсегда оставит мерзкое обличье. И ни разу не вспомнит об этом. Нарочно не вспомнит! Поубивает всех, кто сможет ему об этом рассказать. Или хотя бы намекнуть. Идея — отличная. Сперва он свернет шею Фихану, потом настанет черед Геврон… Чтобы ни одна козявка в этом мире не посмела даже в мыслях держать, что он, значит, Евтихий, был каким-то там желтоклыким тупорылым троллем…