Выбрать главу

Она сама не знает, что творит!

Где же тот чертов Знак?».

– Такова моя воля! Пусть будет так! – повторил для надежности.

В канализационном стояке зашумело, забулькало. Сосед сверху спустил воду.

«Знак!».

Я сосчитал до десяти, прислушался к звукам на кухне.

Ворошение притихло.

***

Осторожничая, возвратился к Галине Пантелеевне.

Бабушка сидела там же, опустила голову: понурая, уставшая.

Она подняла тревожные глаза. Непонимающе посмотрела на меня, на торт.

– Идите домой.

– Да-да-да… – пробубнила соседка, будто не понимая, зачем приходила.

– И торт заберите. – Я взял со стола торт, подал Галине Пантелеевне. – Вы его испекли для Анькиных деток со второго этажа. Мне приносили лишь показать.

– Спасибо, – она осторожно взяла торт.

***

Я проводил соседку на лестничную площадку. Закрыл входную дверь на замок. Обессилено присел на тумбочку в прихожей.

На улице стремительно темнело. Глянул на часы – семь вечера.

«Это сколько же мы с бабой Галиной свиданьичали, если пришла она после обеда?».

Настроение было ужасное. Да еще верхний коренной зуб разболелся.

«Вера не звонила.

Значит, не придет.

И потому не стоит продолжать этот бестолковый вечер».

Приплелся на кухню, где еще стоял соседкин запах.

Сгреб «рошеновский» кулек, выбросил в мусор.

«Хорошо, обошлось…».

Представив, что могло произойти, истерично хохотнул.

Допил остывший чай, закусывая приготовленными для Веры бутербродами.

Пошел в комнату, не раздеваясь, не выключая верхнюю лампу, рухнул на диван.

Ныл зуб. Тело била мелкая дрожь от усталости, разочарования и безверия.

«Без Веры я…».

Глава двадцать седьмая

Ночь с 9 на 10 ноября 2013 года.

***

Проснулся от ощущения, что за мною наблюдают.

В комнате стоял запах дорогого одеколона – мерзкий запах чужого самца на моей территории. Не в мою пользу запах.

– Привет, – ласково проворковал гость.

– Пошел вон!

– Зачем же так?

Я привстал на локте. Хмуро глянул на довольную физиономию…

В кресле сидел Ретт Баттлер из «Унесенных ветром».

– А какой ты на самом деле?

– Всякий, – серьезно ответил Велиал. – У меня нет тела в привычном смысле. Я – энергия. И потому разный, в зависимости от обстоятельств. Но точно не такой, каким изображен на картинках в Интернете.

– А почему именно Кларк Гейбл?

– Потому, что в твоем понимании так должен выглядеть роковой искуситель. И не только в твоем… – Велиал дружелюбно посмотрел на меня. – Ладно, не обижайся за бабушку.

– Да пошел ты!

От воспоминания вчерашнего происшествия горячая волна залила щеки, иголочками обиды укололо сердце.

– Ты сам виноват.

– Я? Виноват?

«Он еще издевается!».

***

– Да, сам виноват, – сказал Велиал, утвердительно качнул головой. – Я хотел тебе преподать урок. Вот смотри.

Велиал небрежно взмахнул рукой.

На тыльной стенке комнаты возникло объемное изображение: в синем вечернем сумраке, расцвеченном сполохами автомобильных фар, меж редких прохожих бредет сгорбленный мужчина; в одной руке держит пакет с продуктами, в другой – бумажный кулечек с зефиром. Это был позавчерашний я.

«…Вера любит зефир… зефир со сливками…».

Это были мысли ТОГО меня, которые озвучивались моим же голосом, однако ТЕМ моим голосом, будто записанным на диктофон, не похожем на настоящий.

«…когда она придет, и придет ли вообще… расстались глупо… не позвонила ни разу… возможно, забыла …».

«Выходит, он может ТАК прокручивать ЛЮБУЮ мою мысль?!».

– Могу, – в голос недовольно сказал Велиал, – если в том будет надобность. Лучше смотри, не отвлекайся.

Я опять уставился на стенку, в овальном проеме которой ожил позавчерашний вечер со мною в главной роли.

«…если не придет, то вино придется пить самому… лучше бы она пришла… за пару дней зефир усохнет, станет не вкусным…».

– А теперь смотри и слушай внимательно! – заметил Велиал.

«… если Вера не придет, то сам есть зефир не стану… отдам бабке Галине с четвертого этажа – пусть старушка порадуется… не смогу я в одиночестве, он для двоих… так за нею скучил, и так ее хочу… я хочу, чтобы завтра она пришла ко мне кушать зефир со сливками… такова моя воля… пусть будет так!..».