Слизнул с пальца терпкую амброзию, произведенную заповедными глубинами моей преклонившейся гордячки, сунул и ей в рот. Вера покорно принялась обсасывать палец, покусывая дрожащими зубами.
– У тебя БЫЛО этим летом? – шепнул, умирая от любви-ревности, от обожания, от извращенного желания, чтобы у нее с кем-то БЫЛО, почти воочию представляя, как ее распинают на скамейке у подъезда, в парке на траве, в душистом стогу сена… Как она сосет на пыльном чердаке, стоя коленями в птичьем помете…
Вера повертела головкой, не отпуская пальца.
Я знал, что она беззвучно врала, но какое мне дело до ее вранья.
«Я сам вру! Я враль и сволочь!.. И плевать я хотел на унылых праведников!».
***
– Я тебя никому не отдам… – сказал, опускаясь возле нее на колени.
Отобрал обласканный палец, впился в слюнявые дрожащие губы долгим поцелуем, чувствуя на шевелящемся язычке солоноватый нерастворенный вкус.
Прижал, почти переламывая тоненькое тело, толкнул на неметеный пол.
Сорвал джинсы, затем трусики.
Разъял дрожащие колени.
Зарылся головой меж раскинутых ног, чувствую щеками жар ее бедер, погружаясь языком в липкую пахучую глубину.
Глава тридцать первая
Вечер и ночь с 10 на 11 ноября 2013 года,
с воскресенья на понедельник
***
На диван мы так и не перешли – грязный ковер служил пристанищем нашей любви.
***
Вера лежала на спине, распахнув колени. Я пыхтел, тужился, подзадоривал себя, что вот, в этот самый миг я в ней, как давно хотел.
«Она стояла у остановки с книгою в руках, и в троллейбусе – недоступная, гордая, умно морщила лобик…
А теперь я в ней, и могу щипать, и чувствовать ее горячий лобок своим, занемевшим, и чувствовать ее девичий запах».
***
Очередной раз, закончив фугу, мы, не в силах разъединиться, оставляли размягченного приапа в горячей уютной неволе.
Пребывая одним целым, отдышавшись и возвратившись из мира ощущений в материальный мир, мы вновь целовали друг друга.
От Вериного горячего дыхания у ключицы, шевеления ее влажных губ на шее и за ухом, вылизывания моих грудей, нежного покусывания сосков, сгоревший Феникс воскресал, наливался упругой силой, и все начиналось сначала.
Не разъединяясь, мы умудрялись менять позы, спасая девичью спинку от шершавого полового покрытия, терзавшего трением-качанием нежную кожу распластанного Ангела.
***
Первой благоразумие проявила Вера. Она решительно поднялась с пола, раскатала свитерок и села на диван.
Я перебрался к ней, обессилено прислонился, растворяясь в сладкой неге.
– Вы больной… – сказала Вера, прижимаясь ко мне плечом.
– Это вопрос или диагноз?
– Это констатация. Вы сдвинутый…
– Да. Любовью к тебе. Вернее – желанием. Я тебя постоянно ХОЧУ. Это хроническое.
– Вам так хотелось меня помучить? Вам это было приятно?
– Не-зна-ю…
Я, и в правду, не знал.
Недавняя злость на Веру прошла. Подозрения в пособничестве Велиалу казались глупостью.
«Не может эта податливая и горячая прелесть быть ведьмочкой – это противоречит законам Гармонии.
Не может божественно-красивое и совершенное быть Злом.
Не может уродливое нести Добро».
***
– Я не хочу уходить, – сказала Вера, разбавляя сладкое забытье.
– Даже после того, что произошло?
– Даже… – она потянулась.
– Я тоже не хочу, чтобы ты уходила. Оставайся.
– А можно?
– Я же сказал. Можешь навсегда.
– Где-то читала, что «навсегда» и «никогда» – страшные слова. Изначально не правильные. Нельзя их употреблять. Они лгут…
– Может быть, – блаженно проворковал я, поглаживая липкий, истерзанный бархат между ее ног. – В жизни много страшного и неправильного, чего делать не следует. Вот, например, мы с тобой сейчас лежим голые, липкие, пахнем потом и спермой. Я трогаю тебя за самое сокровенное, за что ЧУЖИМ дядькам трогать категорически нельзя. А перед этим мы жестко трахались, нам чешутся и щемят натруженные места. При этом, мы не состоим в браке, ни по гражданским, ни по церковным законам. И если бы сейчас нас увидели твои родители, то… ну, ты представляешь, что было бы. А перед этим… Мы многое делали перед этим, чего делать не принято. Само твое пребывание здесь со мною – страшное и неправильное. Тебе семнадцать, мне – сорок пять. Я старше тебя больше, чем в два раза. Я старше твоей матери и отца! Но мы же ЕСТЬ здесь и сейчас. И небо не упало нам на голову, и земля не разверзлась под ногами. Значит – МОЖЕТ ТАКОЕ БЫТЬ. Как и слово – НАВСЕГДА. Таким образом – оставайся навсегда.