***
Старший из нашей ватажки – Витька – научил, как подсластить эротические медитации, наполнить их реальным осязанием.
Заинтригованные этим планом, мы с ребятами выследили, когда Маринка в очередной раз вывесит постиранное белье на веревках в саду.
Выбрав момент, чтобы никто не видел, мы перемахнули через забор. Каждый ухватил заранее оговоренный трофей, и унес с собою. Прибыв в укромное место, мы разглядывали украденные, еще влажные, трусы и лифчики, представляя, как они касались ее тела в самых недоступных местах.
В нашей стыдной охоте особенно повезло моему одногодке Сереже, которому достались Маринкины розовые трусы, плохо отстиранные в промежности. Он очень ими гордился, а потом променял Витьке на перочинный ножик с двумя большими лезвиями и штопором.
Через некоторое время мы опять решили сходить за добычей и обновить трофеи, но Маринка больше мелкого белья на улице не вывешивала.
А еще тот же Витька нам рассказывал, что своими глазами видел, как толстый и старый дядька Степан на сеновале делал ЭТО с нашей обожаемой Маринкой, как она закидывала стройные ноги на его волосатые плечи и стонала, будто ей больно.
Мы страшно ревновали и возмущались такой несправедливостью, мечтая хоть на миг оказаться на месте Маринкиного мужа.
***
И вот теперь я шел к этой Марине, которую не видел, без малого, тридцать лет. Сейчас ей должно быть за пятьдесят.
Еще от покойной бабки я знал, что дядька Степан давно умер, что Марина живет с детьми: со старшей дочерью и маленьким сыном.
В ту пору, когда они взрослели, я уже перестал наведываться в деревню, озабоченный своей жизнью, и даже не знал, как их зовут. Сейчас Маринкины дети должно быть взрослые, и вряд ли сидят возле матери.
***
Я пошел по грунтовой разбитой дороге к соседскому подворью, которое чернело вдали, в окружении неказистого запущенного огорода.
Дорога была плохая: влажные комья земли перемешались с мусором, стеклом, тряпками. Все это смерзлось в коралловые рифы, по которым я скользил, подворачивая ноги.
С горем пополам добрел до перекошенных Маринкиных ворот.
Глава одиннадцатая
26 января 2014 года, воскресенье
(продолжение)
***
Взялся за ручку калитки. Со двора раздался сиплый лай. Он тоже казался древним, как и вся окружающая реальность.
Трижды гавкнув, пес замолк. Я ждал.
Через несколько минут двери веранды приоткрылись, в щелке образовалась старушечья голова, по брови замотанная теплым платком.
– Кто там? – хрипло спросила старуха. Сморщенная и несчастная, возможно Маринкина мать.
– Здравствуйте! Мне нужно тетю Марину, – крикнул я, приветливо улыбаясь.
Старуха насторожено посмотрела на меня.
– Зачем?
– Я внук ее покойной соседки – бабы Матрены – Игорь.
– Что тебе надо?
– А тетя Марина дома? Я хотел спичек одолжить…
Просевшая дверь отворилась, черкнув о порог. Старуха вышла на крыльцо, осторожно переступила две ступени, поковыляла к калитке.
Пока она шла, переваливаясь с ноги на ногу, я вглядывался в ее лицо. Вероятно, она действительно мать Марины, потому что очень…
***
– Я – Марина, – сказала старуха и подвела на меня глаза.
Я ошарашено кивнул: ее лицо было морщинистое, опухшее, глаза заплаканные. От сгорбленной фигуры, от размазанных движений веяло вселенским горем.
– Ты откуда? – спросила Марина.
– Из Киева, – сказал я.
Марина дико посмотрела на меня и осела возле калитки. Тихо завыла, как покалеченная собака.
Я испуганно отступил на шаг.
«Она психически больная» – мелькнула догадка.
Хотелось развернуться и уйти.
«Черт с ними, с теми спичками…».
– Ироды! – вопила Марина. – Ослепили, ироды!
– Кого? – Я наклонился над дрожащей фигурой.
***
– Ослепили моего Петеньку, кровиночку голубоглазую, – промычала Марина и завыла пуще прежнего.
Я постоял над нею, решая, что делать. Затем осторожно подхватил на руки и понес в дом.
Мог ли я подумать тогда, в солнечном детстве, что вот так, запросто, буду нести героиню моих стыдных фантазий на руках, прижимать к груди, вдыхать ее аромат.
Теперь вдыхать Маринин аромат не хотелось: от нее разило гнилью и застойной мочой.
***
Отнес Марину в комнату, положил на кровать. Она уже не выла, лишь тихонечко стонала да подрагивала.
– У вас есть валерьянка? – спросил я, наклоняясь к перекошенному лицу.
Марина отрицательно качнула головой.
– Тогда попейте, – я взял металлическую щербатую кружку, зачерпнул воды из ведра, которое стояло на маленькой скамеечке, подал женщине.