– Я похож на Рембо? Или на советского десантника из «Зоны особого внимания»?
– Причем…
– Как ты представляешь освобождение пленных? Не из камеры, а при большом скоплении народа, в ограниченном пространстве… Тут взвод спецназа нужен.
– Мы вдвоем справимся, если будешь меня слушать. Все продумано.
– Кем? – Мне не нравилась эта затея.
– Кем нужно, – отмахнулась девушка, подвинулась ко мне, села совсем близко.
От нее пахло костром и немытостью. Но особо мерзко воняло изо рта.
Я невольно отстранился, девушка не обратила внимания.
– Мы затеряемся в толпе. Дождемся, когда их приведут.
Ты загадаешь ЖЕЛАНИЕ, отведешь глаза…
– Нет! – сказал я и поднялся с ящика. – Я ухожу.
– Куда? – насмешливо спросила девушка-ангел. – Ты не забыл, что твое настоящее тело сейчас находится за сто километров отсюда.
Она была права. Идти мне некуда.
– Или ты хочешь навсегда остаться в ЭТОМ?
Я молча сел обратно. Наклонился к огню. Было холодно.
***
– Кстати. Засунь руку в карман и достань, что там находится.
Я сунул и нащупал горбатый металлический полукруг.
Вынул. Это был самодельный кастет. Он привычно лег в руку.
«Дядя сделал под себя».
– Не то! – поправил Ангел. – В левом кармане.
Сунул руку в левый. Там лежала кустарно изготовленная синяя книжечка-удостоверение.
– Читай.
«Самооборона Майдану» – значилось на обложке.
– Фамилию…
– Васыль Кутныця, – прочитал я в голос. – Сотенный.
– Ты хочешь уйти и навсегда остаться Васылем Кутныцей? И спать не с Верой, а с Маричкой Матюшок? – ангел закудахтал прокуренным голосом. – К стати – она, то есть я, – твоя революционная жена. Три дня как перешла из соседней палатки.
***
– Я обещал, что больше никогда не буду загадывать ЖЕЛАНИЙ, – зло сказал я, отодвигаясь от вонючей жены.
– Тебе не жаль тех ребят?
Я не ответил.
«Какое мне дело до ментов? Среди них каждый десятый – зомбак».
– Ты знаешь, какая смерть ждет пленных?
– Нет. И знать не хочу. Я не играю в ваши игры! Оставь меня в покое и верни обратно!
Девушка с прищуром зыркнула, презрительно скривила губы.
– Иди за мной!
***
Она поднялась.
Не оборачиваясь, пошла в направлении арки, которая вела на Крещатик.
Я понимал, что нахожусь не в том положении, чтобы качать права. Этот решительный и обидчивый ангел оставался единственной ниточкой, связывающей меня с прошлой жизнью и с Верой.
Делать было нечего, и я пошел за ним.
Глава восемнадцатая
Ночь с 6 на 7 февраля 2014 года
(продолжение)
***
Мы выбрались на революционный Крещатик.
Я раньше неоднократно наблюдал его людское копошение, но наблюдал сверху, отвлеченно, будто муравьев в террариуме. Теперь же, изнутри, ЭТО оказалось страшным сюром.
Центральная улица столицы напоминала цыганский табор. Она была хаотично утыкана разнообразными палатками, шатрами, фанерными сараями, в которых кудахтали куры и хрюкали свиньи. Меж палаток громоздились дрова и прочий бытовой хлам.
Горели костры. Вокруг живительного тепла располагалась неряшливая молодежь обеих полов, хмурые торгаши с киевских базаров, спитые интеллигенты, городские сумасшедшие и прочая маргинальная братия.
Но большинство населения палаточного городка составляли замурзанные граждане бомжеватой наружности в строительных оранжевых касках. Явно не местные, не городской культуры – вроде разбитной девушки Марички. Да и сам я, полагаю, в нынешнем теле был одним из них, и выглядел соответственно.
В этой бурлящей массе редко, но встречались, и более благообразные особи, видимо, вполне приличные горожане, с печатью интеллекта на закопченных лицах и нездоровым блеском в глазах. Они молодцевато хорохорились перед крестьянами, размахивали руками, вдохновенно проповедовали, на что те презрительно сплевывали и отводили глаза.
«Не любит провинция зажравшуюся столицу, – думал я, протискиваясь за Маричкой тесными тропинками между палаток. – Не любит и завидует. Мечтает выправить такую несправедливость, передушить дармоедов, и занять их места на Печерских Липках».
Отдельную касту среди разношерстного населения городка составляли зомбаки-активисты, командиры и провокаторы. Они находились в каждой стайке, были в курсе творимых дел, и потому не строили романтических иллюзий. Они отличались уверенностью и нахальством, но особенно – превосходством над серым неведающим восторженным быдлом.
***
Узкими тропинками между палаток мы пробирались к Дому Профсоюзов, где должна была совершиться казнь.