Демон поднялся со скамейки. Ступил шаг, но потом обернулся. Посмотрел на меня жалкого и оплывшего от недавнего страшного решения:
– Бесплатный совет напоследок: не нужно сейчас миру твое Разумное, Доброе, Вечное. Глупо верить в гуманизм, в Человека. Глупо и наивно! В лучшем случае, успешные и предприимчивые посчитают тебя чудаком, а в худшем… В худшем – тебя объявят экстремистом, который посягает на их образ жизни. Так что, друг мой, притаись, засуньте язык в жопу и не отсвечивай, если хочешь умереть своей смертью.
Глава пятая
25 января 2014 года, суббота
***
Мы уехали из Киева двадцать пятого января, в Татьянин день.
Этот праздник издавна назывался студенческим. В прошлые годы молодежь в Татьянины именины выплескивала юную удаль из аудиторий на улицы, пила вино, целовалась и гоготала.
Но теперь, даже поблизости университетов, не наблюдалось веселых и бесшабашных. Редкие встреченные юноши и девушки были раздражены и насуплены. Их тоже не минула судьба, которую приготовил Люцифер населению древнего города.
Нахлебавшись суггестивного бреда, усиленного ретрансляторами, многие из юного поколения заразились политикой, стали гипнотиками, а то и зомбаками, кучковались на Майдане, привлеченные сомнительной романтикой и возможностью безнаказанно крушить и ломать, при этом – называться «героями».
Остальная же молодежь, обладавшая врожденным здравым умом, а так же имеющая адекватных родителей, сидела дома, пережидая смутные времена.
К последней категории относилась моя юная любовница – Маленькая Вера. Она, как жена декабриста, следовала за суженым в далекую ссылку.
***
Я смотрел в заледенелое окно маршрутки, провожал глазами мелькавшие за стеклом серо-белые деревни, поля и перелески, а сам думал о Вере, и о том, что при первой же возможности, мы зарегистрируем брак, затем обвенчаемся по православному обряду.
«И она станет моей законной женой».
***
А еще я думал о неприступной и неизведанной мною Анне.
«Сегодня, или завтра, ее похитят зомбаки – натешатся и выбросят, как сломанную куклу.
И то место, которое она так не хотела мне отдавать, будет многократно использовано, разодрано и выпотрошено чужими.
Велиал говорил, что она, тогда, в кабинете, вроде как смирилась со своей участью. Может быть…
Но мне проще думать, что «нет!», что она пренебрегла мною.
И ее «Негодяй!» по окончании свидания, и рефлекторное брезгливое содрогание плеч, когда я хотел ее обнять на прощание…».
***
Я злорадно ухмыльнулся, вызывая в памяти надменное Анино лицо – обновленную копию лица Авдотьи Панаевой с известного портрета. Я представлял, каким оно будет после экзекуции.
«И поделом! И незачем об этом думать».
Повернул голову к Вере, которая пробовала в дороге читать и безуспешно боролась со сном. Обнял ее за плечи.
Девушка подняла на меня сонливые глаза – там светилась благодарность и любовь.
Глава шестая
Вечер, 25 января 2014 года, суббота
***
Проехав сотню километров по житомирской трассе, мы вышли на заметенную снегом обочину и поковыляли к селу.
Благо, особого багажа у нас не было, а то пришлось бы нагруженными тащиться около трех километров по нечищеной дороге.
***
Нет унылее картины, чем нынешняя украинская деревня зимой, в конце января.
Еще на моей детской памяти, во времена Союза, в любое время года, даже зимой, деревня жила своей колхозной жизнью: по улицам сновали грузовики и трактора с прицепами; румяные, замотанные в нарядные платки доярки спешили на ферму; неспешно, скрипя деревянными большущими колесами, передвигались возы, запряженные парою лошадей, а то и одной лошадкой. На возах сидели невозмутимые ездовые, неспешно посасывая самокрутки да беззлобно похлопывая лошадок по крупу вожжами или батогом.
Зимнее село моего детства жило, суетилось, пахло прелой соломой, мороженным силосом и навозом.
Теперь же оно пахло независимостью, опустошением и смертью.
***
По снежной целине мы с Верой добрались к бабушкиному дому, который вот уже семь лет стоял заброшенный. После маминой смерти я туда не наведывался.
Ржавый замок долго держал нас на пороге, но победа над просевшей дверью радости не прибавила: в доме пахло сыростью и мышами. Пол в углах провалился, штукатурка местами обсыпалась, открывая унылые пятна из почерневшей дранки, скрепленной грязно-коричневой глиной.