В этой нестерильной любви на несвежих простынях, была какая то обреченная, первобытная сладость.
Я любил ее как первый раз! Я терзал и зло щипал ее маленькое немытое тело, пахнущее девичьим запахом, будто в отместку за то, что никогда не смогу так делать с приснившимися мне девчонками в прозрачных туниках, и с тысячами непознанных мною женщин, водивших хороводы в недавнем сне.
И никогда у меня не будет яхты, раздачи автографов, поклонниц и штабелей напечатанных книг, потому что я НИКОГДА не загадаю ЖЕЛАНИЯ, как бы Велиал меня не искушал.
***
Проснулся перед обедом, разбуженный солнечным лучом, пробившимся сквозь грязное окно.
Вера еще спала, свернувшись калачиком, уткнув горячий лоб в мое плечо. Я осторожно высвободился, поцеловал Веру в нос, пахнущий рыбой, шершавый от моего застывшего семени.
Я вспомнил прошлую ночь, облизал губы, хранившие Верин запах. Мы теперь оба носили на себе частицы друг друга, и потому были одним цельным андрогином.
Мы и раньше взаимно развратничали. Но тогда это было забавами. Теперь же между нами СЕРЬЕЗНО, потому как вчера я сделал Вере предложение и она мне почти жена.
***
От воспоминаний погорячело под сердцем, но взгляд опустился на пол, на раскиданную охапку дров возле печки, ведро с водой, в которое мочилась Вера, на изломанные спички и опрокинутый огарок свечи.
Романтика дрогнула и растаяла.
«Лучше бы ночь не кончалась и темнота не уходила – в сумраке легче скрыть окружающий хаос, уйти в себя и жить тактильными ощущениями».
***
Я выскользнул из-под одеяла, мигом надел куртку – в избе было зябко.
«Нужно к Вериному пробуждению растопить печку и нагреть чаю».
Я собрал дрова, сложил в печной камере.
Поднял с пола спичечный коробок – он оказался пустым. На грязном полу россыпью лежали сгоревшие спички.
Порылся в сложенных в углу вещах – спичек тоже не было.
Как это всегда бывает: готовясь к поездке, мы с Верой купили много чего, но о самом главном забыли. Тем более, после моего отказа от сигарет, зажигалка и спички перестали быть самыми необходимыми аксессуарами. И если в городе это решаемо, то деревня забывчивости не прощает.
Глава десятая
26 января 2014 года, воскресенье
(продолжение)
***
Я вышел на улицу. Стоял пасмурный продувной январский день. Ветер трепал голые ветки сирени.
Нужно было добывать огонь.
Вспомнил пионерское детство, оглядел камни под ногами, с помощью которых можно было бы высечь искру. Камни попадались непригодные, грязные и сырые.
«Даже сухим камнем, даже кремнем, я дрова не подожгу, и костер не разведу».
***
Потоптался во дворе и решил пойти к соседям. Раньше делать этого категорически не хотел – опасался, чтобы меня в селе, в такую пору, увидели, да еще с девчонкой, которая мне в дочери годится.
Я опасался, что пойдут разговоры и сплетни – здесь это быстро – ненужное внимание привлекут, участкового инспектора милиции натравят. И нарушится мой покой, за которым сбежал из города.
Но другого выхода я не находил. Нужно было кормить Веру.
***
Бабушка моя жила на окраине деревни, на хуторе, который вольготно раскинулся между лесом и населенными улицами, где участки жались один к одному.
От нашей хаты до ближайшего дома было метров сто.
Пришлось идти.
Бабкиных соседей я помнил с раннего детства, как только начал приезжать к ней на каникулы. Ближе всего, в добротном кирпичном доме, жил дядька Степан и жена его Марина.
Дядька тогда казался мне старым и толстым. Он был намного старше жены, всегда молчал и к малышне относился строго. Дети его боялись, зато тетю Марину обожали и называли просто Мариной, или Маринкой. Язык не поворачивался назвать ее тетей.
Марина была лет на десять старше нас – ей тогда было, наверное, около двадцати. Но, не высокая и худенькая, она казалась чуть ли не нашей ровесницей.
Озорная хохотушка и певунья, Маринка влюбила в себя всю округу, в том числе и местную ребятню, и меня. Она была одной из первых в том хороводе моих симпатий, который снился прошлую ночь.
***
Не раз ми с пацанами пробирались к Маринкиному огороду, и из зарослей наблюдали, как Маринка, нагнувшись, садит картошку, или выпалывает бурьян.
Особенно нас интересовало, как задирается ее короткое платьице, открывая загорелые бедра. И мы часами ждали, чтобы свежий ветер-распутник подхватил подол, задрал повыше, чтобы увидеть Маринкины трусы. А потом, вспоминая эту стыдную картинку, перед сном мы теребили и теребили, добиваясь колючей сладости в третий, в пятый и в десятый раз.