Фонтанен никогда не ограничивал жену: у нее был врожденный покупательский талант. Когда впоследствии ее приобретения перепродали через Друо и Картье, выручили не один миллион. Госпожа Фонтанен обожала блошиные рынки и однажды вернулась домой с норковой шубой, воспользовавшись рассеянностью продавца. Фонтанен никак не мог понять сдержанности Альбертины: уладив дело с налогами и починив крышу, она бы с радостью обошлась без денег человека, за которого вышла замуж ради этих самых денег.
— Госпожа Фонтанен никогда не работала, но знать цену деньгам ее научили, и она ими не сорила. Она считала своей обязанностью устраивать приемы и светскую жизнь мужа и своим долгом — быть элегантной, по примеру собственной матери. Муж был очень занятым человеком, и она сама ездила к его портному, выбирала ткани и фасоны и отмечала в ежедневнике числа примерок.
— Я слушала все это и про себя посмеивалась, — сказала мне Мадлен. — Не могла вообразить себе Альбертину у портного!
Уравновешенные супруги прекрасно уживались друг с другом. Отсутствие детей их как будто не волновало — во всяком случае. Фонтанен, обсуждавший со своим шофером любые темы, об этом с ним не заговаривал, поэтому Жуанне не знал, не желали они иметь потомство или же не могли. Болезнь, унесшая госпожу Фонтанен, заставляла его склоняться ко второму предположению, хотя, как он признался Мадлен, медицинских знаний у него не было никаких.
— Теперь вам, наверное, понятно, почему мсье удивлен тем, что мадам не слишком активно занимается восстановлением «Ла Дигьер»: его первая жена поступила бы именно так.
Фонтанен объяснил себе поведение Альбертины ее щепетильностью и сам взялся за дело. Ему и в голову не приходило, что кто-то может иметь желания, отличные от его собственных.
Дела Фонтанен вел по телефону и через электронную почту, а все остававшееся время обшаривал лавки местных антикваров: здесь можно было найти совершенно иные, чем в Париже, вещи.
— Стиль «Буль» — полированное дерево и золоченые украшения — был бы неуместен в этом доме, — поделился он своими соображениями с по-прежнему сдержанной Альбертиной. — Я, скорее, вижу здесь мебель из старого темного дуба в этаком слегка грубоватом стиле провинциального девятнадцатого века.
Он открыл для себя Спиллиарта, Брекелера и Меллери и повел Альбертину полюбоваться находками. Она спросила:
— Вы видели, сколько все это стоит?
— Единственное, что имеет значение, это чтобы вещи вам нравились!
— Они не могут мне не понравиться. Но не теперь.
— Когда же?
Она ласково усмехнулась:
— Когда я перестану ужасаться тому, сколько денег вы уже потратили!
— Неужели мне так и не удастся убедить мою очаровательную упрямую жену в том, что это совершенно не важно?
И все-таки Фонтанен не устоял перед огромным ларем, похожим на те, что ставят в глубине ризницы, высоким и глубоким, способным вместить грехи множества обреченных на целомудрие жизней. Он купил его, ничего не сказав госпоже ла Дигьер, и, по совету Жуанне, попросил торговца доставить его несколько позднее.
К середине августа суматоха достигла своего апогея: на крыше что-то приколачивали, в садах что-то вырубали, в ванных комнатах сверлили, а маляры, оказавшиеся итальянцами, не шумели, зато все время пели. Адель и Клеманс укрылись в большой гостиной: только она была расположена так, что шум в нее почти не проникал. Фонтанен, старавшийся подчиниться общему для всех решению проявлять сдержанность, не спросил у Адель, чем она занимается, но не удержался и подошел к Клеманс, с головой ушедшей в учебники по анатомии.
— Но вы ведь поступаете только через год!
— Я забегаю вперед, — объяснила она. — Меня предупредили: изучать анатомию — все равно что зубрить телефонный справочник.
Фонтанен взглянул на картинку, которую она старательно перерисовывала.
— Что это за кость? Если это, конечно, кость.
— Кость. Лопатка.
— Возможно, вам пригодился бы скелет?
— Это облегчило бы жизнь — у меня неважное пространственное видение. Увы! Даже пластмассовые скелеты жуть какие дорогие.
Жуанне не смог помешать Фонтанену послать Клеманс скелет — из пластика — экспресс-почтой, чтобы его доставили именно в день ее рождения. Пакет поставили к остальным подаркам и вскрыли за ужином. Клеманс потрясала черепом, бедренной костью и позвонками, все весело смеялись, никто не почувствовал ни малейшей неловкости.
— Вот уж действительно чудный подарок для семнадцатилетней девушки!
К несчастью, скелетом Фонтанен не ограничился: в пакете лежал футляр с бриллиантовыми сережками, и камни были не самые маленькие. Клеманс открыла коробочку, взглянула на мать, которая лишь пожала плечами, и сказала: