Мне сожалительно заканчивать это письмо. Из того, чем мы располагаем, это самая ближайшая вещь к разговору. Надеюсь, ты будешь умиротворен третьим разделом, и, как всегда, прошу у тебя прощения. Я предпринял попытку быть правдивым и прекрасным, как ты мне сообщил.
А, да! Есть один дополнительный пункт. Я не удалил Сэмми Дэвис Наимладшую из своего повествования, хоть ты и рекомендовал, чтобы я ее удалил. Ты изрек, что рассказ будет более «утонченным» в ее отсутствие, и я знаю, что утонченный – это как культурный, элегантный и хорошо воспитанный, но хочу тебя проинформировать, что Сэмми Дэвис Наимладшая – очень выдающийся персонаж, обладающий пестрыми аппетитами и зонами страсти. Давай полицезреем ее эволюцию и потом решим.
Бесхитростно,
Александр
Выдвигаясь к Луцку
СЭММИ ДЭВИС НАИМЛАДШАЯ конвертировала свое внимание от пережевывания хвоста к попытке начисто вылизать очки героя, которые, я вам скажу, нуждались в чистке. Я пишу попытке, потому что герой не проявлял общительности. «Не мог бы ты, пожалуйста, забрать от меня эту собаку, – сказал он, сворачивая тело в мяч. – Пожалуйста. Я на самом деле не люблю собак». – «Она всего лишь делает с тобой игры, – сообщил я ему, когда она расположила свое тело над ним и лягнула его задними ногами. – Это знаменует, что ты ей нравишься». – «Пожалуйста», – сказал он, предпринимая попытку удалить ее. Теперь она прыгала вверх и вниз у него на лице. «Она мне, честно, не нравится. Мне не до игр. Она мне очки сломает».
Теперь будет к месту упомянуть, что Сэмми Дэвис Наимладшая нередко проявляет общительность к своим новым друзьям, но подобного мне свидетельствовать не приходилось. Я умозаключил, что она полюбила героя. «Ты облачен в одеколон?» – спросил я. «Что?» – «Ты облачен в одеколон?» Он развернул тело так, чтобы его лицо было в сиденье, подальше от Сэмми Дэвис Наимладшей. «Может быть, самую малость», – сказал он, защищая зад головы руками. «Потому что она любит одеколон. Он делает ее сексуально стимулированной». – «Господи Исусе». – «Теперь она пытается сделать тебе секс. Это хороший знак. Это знаменует, что она не укусит». – «Помогите», – сказал он, в то время как Сэмми Дэвис Наимладшая развернулась, чтобы сделать с ним шестьдесят девять. В протяженности этого Дедушка все еще продолжал возвращаться из своего сна. «Она ему не нравится», – сообщил я Дедушке. «Нет, нравится», – сказал он, и все. «Сэмми Дэвис Наимладшая! – позвал я. – Сидеть!» И знаете что? Она села. На героя. В позиции шестьдесят девять. «Сэмми Дэвис Наимладшая! Сядь на своей половине сиденья! Слезь с героя!» Я думаю, что она доуразумела, потому что удалила себя от героя и возвратилась на другую сторону, где принялась звездаться лицом о стекло. А возможно, она слизала с героя весь одеколон и больше не интересовалась им сексуально, а только по-дружески. «Вы чувствуете этот отвратительный запах?» – осведомился герой, удаляя мокрость с задней стороны своей шеи. «Нет», – сказал я. Неистина, подходящая к случаю. «Пахнет чем-то просто чудовищно. Так пахнет, как будто кто-то умер в этом автомобиле. Что это такое?» – «Понятия не имею», – сказал я, хотя я имел понятие.
Я не помышляю, что в автомобиле был хотя бы один человек, который удивился, когда мы оказались потерянными промежду львовским вокзалом и супервеем, ведущим в Луцк. «Я ненавижу Львов», – сказал Дедушка, развернувшись, чтобы сообщиться с героем. «Что он говорит?» – спросил меня герой. «Он говорит, что осталось недолго», – сказал я другую подходившую к случаю неистину. «Недолго до чего?» – спросил герой. Я сказал Дедушке: «Со мной ты не обязан быть добр, но не впутывай еврея». Он сказал: «Я могу говорить ему все, что захочу. Он не поймет». Я развернул голову вертикально для блага героя. «Он говорит, что осталось недолго до того, как мы выедем на супервей в Луцк». – «А оттуда? – спросил герой. – Как долго оттуда до Луцка?» Он приклеил свое внимание к Сэмми Дэвис Наимладшей, которая продолжала звездаться головой об окно. (Но здесь к месту упомянуть, что она была хорошей сукой, потому что звездалась головой только о свое окно, а когда ты в автомобиле, сука – не сука, на своей половине сиденья можешь делать, что тебе вздумается. И еще она перестала столько пердеть.) «Скажи, чтоб он заткнул свою пасть, – сказал Дедушка. – Я не могу вести, когда он разговаривает». – «Наш водитель говорит, что в Луцке много строений», – сообщил я герою. «Нам грандиозно платят, чтобы мы слушали, как он разговаривает», – сообщил я Дедушке. «Мне не платят», – сказал он. «Мне тоже, – сказал я. – Но кому-то ведь платят». – «Что?» – «Он говорит, что от супервея не больше двух часов до Луцка, где мы найдем какой-нибудь ужасный отель для ночи». – «Что ты имеешь в виду, когда говоришь ужасный?» – «Что?» – «Я… сказал… что… ты… имеешь… в… виду… когда… говоришь… что… отель… будет… ужасным?» – «Скажи, чтобы он заткнул свою пасть». – «Дедушка говорит, что тебе следует выглянуть в окно, если ты хочешь что-нибудь увидеть». – «Что насчет ужасного отеля?» – «О, я умоляю тебя забыть, что я это сказал». – «Я ненавижу Львов. Я ненавижу Луцк. Я ненавижу еврея на заднем сиденье этого автомобиля, который я ненавижу». – «Ты не делаешь наше положение более проще». – «Я слепой. Мне полагается быть умственно престарелым». – «Что вы там говорите? И что это за чертов запах?» – «Что?» – «Скажи, чтобы он заткнул свою пасть или я срулю нас с дороги». – «Что… вы… там… говорите?» – «Еврея надо заставить замолчать. Я убью нас». – «Мы говорили, что поездка, возможно, немного затянется». Она захватила пять долгих часов. Если хотите знать почему, то это потому, что Дедушка – это сначала Дедушка, а водитель потом. Он часто делал нас потерянными, а себя на нервах. Мне пришлось переводить его ярость в полезную для героя информацию. «Блядь», – сказал Дедушка. Я сказал: «Он говорит, если ты посмотришь на статуи, то увидишь, что некоторых больше нет. Раньше там стояли коммунисты». – «На хуй, блядь, заебало!» – крикнул Дедушка. «О, – сказал я, – он хочет, чтобы ты знал, что то здание, то здание и вон то очень важные». – «Почему?» – осведомился герой. «Ебенать!» – сказал Дедушка. «Он не может вспомнить», – сказал я.